– Обучила наукамъ, а потомъ красть научила?… Хороша мать!… Лучше-бы ужъ сама забралась да грабила, пожалѣла-бы душу-то дѣтскую… „Горе соблазнившему единаго изъ малыхъ сихъ“! говорится въ писаніи…
– Знаю, да боялась сама идти… Вася къ вамъ больше вхожъ… Легче онъ меня, ловчѣе…
Ольга Осиповна задумалась, а дочь все еще стояла передъ нею на колѣняхъ и цѣловала ея руку.
– Встань!… – сказала старуха.
Анна Игнатьевна встала.
– Ладно, пусть на всемъ этомъ нехорошемъ дѣлѣ „крестъ“ будетъ! – заговорила старуха. – Васѣ не скажу ничего, чтобы въ конфузъ его не вводить! тебѣ дамъ еще тысячу, чтобы ты долги отдала…
– Маменька!…
– Постой, не перебивай!… Больше этого при жизни ничего не увидишь отъ меня, а послѣ смерти… ну, тамъ видно будетъ… Васю я въ люди отдамъ, – здѣсь порча ему одна – а ты… ты на отдѣльной квартирѣ жить будешь…
– Гоните опять изъ родительскаго дома, маменька?
– Боюсь, матушка, боюсь!… Вчера сына грабить посылала, а завтра придешь, да и задушишь старуху мать…
– Маменька!…
– Очень просто!… По нынѣшнимъ временамъ все можетъ быть, все… Ну, это пока мы отложимъ, a вотъ Васю надо, немедленно, въ люди отдать…
– Какъ вамъ угодно, – съ покорнымъ видомъ проговорила Анна Игнатьевна.
Въ ея разсчеты не входилъ такой планъ, это было даже не мыслимо, но противорѣчить теперь она находила лишнимъ и согласилась очень покорно.
Она потомъ обдумаетъ что-нибудь, устроитъ, благо все это обошлось такъ хорошо.
– Николаю Васильевичу Салатину отдамъ Васю! – продолжала старуха. – У этого парня человѣкомъ онъ станетъ, на утѣшеніе намъ выростетъ… Какъ думаешь?…
– Лучшаго воспитателя и руководителя трудно найти…
На этомъ пока и порѣшили.
Ушла Анна Игнатьевна отъ матери снабженная тысячью рублями.
Анна Игнатьевна обдумала новый планъ. Предстоящее сближеніе Вѣрой съ Салатинымъ, затѣянное бабушкою, совсѣмъ не улыбалось Аннѣ Игнатьевнѣ, – вѣдь, это вело къ обнаруженію тайны.
Надо было, во что-бы то ни стало, помѣшать этому сближенію, отдалить Вѣру отъ Салатина, а сдѣлать это было нелегко.
Долго ломала надъ этимъ вопросомъ голову Анна Игнатьевна и наконецъ обдумала планъ.
Дня черезъ три послѣ знаменитой сцены „покаянія“, Анна Игнатьевна вошла въ комнату матери, присѣла по обыкновенію въ уголкѣ робко, скромно и объявила, что ей надо поговорить о важномъ дѣлѣ.
– Что за дѣла такія? – спросила старуха.
Анна Игнатьевна кашлянула въ руку и начала.
– Когда я, живши въ Ярославлѣ, рѣшилась поѣхать къ вамъ, маменька, я дала обѣщаніе поѣхать на богомолье въ Югскій монастырь [6], – это въ Рыбинскомъ уѣздѣ, верстъ сто отъ Ярославля, – если вы примите насъ, простите, если я найду васъ въ добромъ здоровьѣ… Я хочу теперь исполнить это обѣщаніе, маменька…