— С тех пор, как вы впервые вошли в этот дом, не было часа, чтобы я не мечтал о том дне, когда вы навсегда останетесь со мною. Вот почему каждый вечер все в доме вас ждет.
Она нежно оглядела маленькую гостиную, где он работал и где они сейчас обедали, патриархальную мебель… Да, для нее теперь весь мир сосредоточен в этих стенах! Вставая, он поцеловал ее руку. Он был трогателен в своей чистой радости, в своей робости, сквозь которую угадывается страстное желание.
Но когда, обняв ее, он наконец решился высказать свою затаенную мечту, она отрицательно покачала головой…
— Нет, Жорж, не сегодня, прошу вас!..
Напрасно он умолял ее, обнимая. Моника стыдливо ускользала от этих объятий. Но когда он грустно отстранился, Моника, волнуясь, взяла его за руку.
— Простите, Жорж! Я не знаю, какое чувство меня удерживает; мне кажется, что я еще не достойна вас. Подождите!.. Дайте мне время заслужить вас… И не смотрите так, не огорчайте меня!.. Я вам обязана всем, я вам принадлежу.
— Так почему же?!
— Не знаю… Нет, нет! Не сейчас…
Она сердилась на себя, видя его молчаливую грусть, а по дороге к вокзалу раскаивалась, не понимая, что могло ее удержать в ту минуту от объятий, когда все существо рвалось навстречу страсти. Какая сила восторжествовала над желанием отдаться ему?
Что это? Бессознательные предсмертные конвульсии прежней Моники, расшвырявшей повсюду сокровища духа и тела? Или это боязливо расцветала новая Моника, так похожая на ту, что когда-то с верой открывала душу навстречу жизни? Она снова чувствовала себя невестой, но под мальчишеской нежностью вернувшейся весны горел яркий, сжигающий пламень. В ее спокойных движениях, в милой сдержанности появилась бессознательная новая женственная грация.
Чербальева с удивлением наблюдала, как она снова входит в роль хозяйки в магазинах на улице Боэти.
Моника велела выбросить из письменного стола все бумаги, скопившиеся в нем за два года. Весело, с давно забытым увлечением она принялась за работу. Набрасывала план просторной и светлой квартиры.
— Что вы на меня так смотрите, мадемуазель Чербальева, простите, мадам Пломбино?
— Странно, мне кажется, что в вас появилось что-то новое… Какая-то перемена… Может быть, это волосы? Вы их отпускаете?
— Да.
— А я собираюсь остричься! Фантазия барона… он хочет, чтоб я причесывалась, как вы.
— В таком случае, баронесса, оставайтесь такой, какая есть! Стриженые волосы — это хорошо для мальчишек.
— Ну, — заметила Чербальева, — это, как и ваша планировка квартиры, что-то совсем новое! Или мадемуазель Лербье задумала стать…