«Господи Боже, — думала она, — почему она им не ответит? Это нелепо, это неслыханно — она тушуется перед горсткой мелочных, полуобразованных сельских девиц, и для девушки с такими мозгами это просто неслыханно! Ей придется как следует повоевать с жизнью, если она не собирается терпеть поражение!»
Но Стивен, совсем забыв о Паддл, глубоко погружалась в свои давние мучительные подозрения, которые преследовали ее с самого детства — она представляла, что люди смеются над ней. Она была настолько чувствительна, что от одного услышанного обрывка фразы, от слова или взгляда у нее внутри все сжималось. Может быть, люди даже не думали о ней, тем более не обсуждали ее внешность — неважно, она всегда воображала, что это слово или взгляд относились лично к ее персоне. Она мяла шляпу в неловких пальцах, тяжело ступала, чуть сутулясь, пока Анна не шептала ей: «Держи спину прямо, не горбись», или Паддл не восклицала: «В чем дело, Стивен?» Все это лишь добавлялось к мытарствам Стивен и заставляло ее стесняться еще больше.
С другими молодыми девушками она не имела ничего общего — а те, в свою очередь, находили ее раздражающей. Она была стыдливой до чопорности в некоторых вопросах, и вся краснела, когда о них упоминали. Это поражало ее приятельниц как странность и нелепость: в конце концов, здесь же все девушки, и каждая знает, что иногда необходимо не замочить ног, не играть в игры — бывают такие времена, и не из-за чего устраивать возню! А на лице Стивен Гордон, если кто-нибудь намекал на этот предмет, был написан такой ужас, словно это было чем-то постыдным, знаком бесчестья, унижения. И в других отношениях она тоже была странной, и о многом не любила упоминать.
В конце концов, они совсем теряли терпение и бросали ее наедине с ее причудами и фантазиями, они не любили тех ограничений, что навязывало им ее присутствие, не любили чувствовать, что они не смеют намекать на самые необходимые функции природы, не ощущая себя нескромными.
Но иногда Стивен ненавидела свое одиночество, и тогда делала маленькие неуклюжие шаги навстречу, с извиняющимся взглядом собаки, попавшей в немилость к хозяину. Она пыталась казаться непринужденной рядом со своими приятельницами, присоединяясь к их легкомысленной беседе. Подходя к группе молодых девушек на вечеринке, она улыбалась, как будто их шуточки забавляли ее, или серьезно слушала, когда они говорили о нарядах или о каком-нибудь популярном актере, посетившем Мэлверн. Пока они воздерживались от слишком интимных подробностей, она горячо надеялась, что ее заинтересованность позволит ей войти в их круг. Так она и стояла, скрестив сильные руки на груди, и ее лицо было напряженным в этой попытке изображать внимание. Презирая этих девушек, она все-таки стремилась быть на них похожей — да, в такие минуты она действительно стремилась быть на них похожей. Внезапно ей приходило в голову, что они кажутся такими счастливыми, такими уверенными в себе, когда сплетничают в своем кружке. Было что-то такое прочное в их женских сообществах, прочное чувство единства, взаимопонимания; каждая, в свою очередь, понимала стремления другой. Они могли завидовать друг дружке, даже ссориться, но всегда она угадывала в глубине это чувство единения.