Стояло лето. Мне было пять лет, и я жил с родственниками в небольшом городке штата Алабама. Недалеко от города, как и здесь, протекала река, но грязная, заросшая, вызывавшая у меня отвращение из-за того, что в ней было полным-полно водяных щитомордников и усачей. Хотя я терпеть не мог их усатые морды, но любил их есть жареными, обмакивая в кетчуп. У нас была кухарка, которая часто готовила рыбу. Ее звали Люси Джой[21], но мне редко приходилось встречаться с такими невеселыми людьми, как она. Это была здоровенная негритянка, молчаливая и серьезная; казалось, она жила только в ожидании воскресенья — по воскресеньям она пела в хоре какой-то заброшенной церквушки. Но однажды с Люси произошла удивительная перемена. Мы были с ней вдвоем на кухне, когда она вдруг принялась рассказывать мне про некоего преподобного Бобби-Джо Сноу — Люси описывала его с таким восторгом, что ее рассказ воспламенил мое воображение. По словам кухарки, Сноу был известный евангелист, настоящий чудотворец, который должен скоро приехать в наш город, его ожидали здесь на следующей неделе, он будет произносить проповеди, крестить людей и спасать их души! Я умолял Люси взять меня с собой, чтобы поглядеть на него, и она, улыбаясь, обещала, что возьмет. На самом же деле ей было просто необходимо, чтобы я пошел вместе с ней. Этот преподобный Сноу был белый, на его проповеди черные не допускались, и Люси сообразила, что ее не прогонят лишь в том случае, если она приведет крестить белого мальчика. Вполне естественно, что Люси не обмолвилась об этом ни словом, и меня ожидал сюрприз. На следующей неделе по дороге на собрание, где выступал с проповедью преподобный, я представлял себе такую картину: я увижу собственными глазами, как спустившийся с небес святой будет исцелять слепых и хромых. Но как только я понял, что мы направляемся к реке, меня охватило беспокойство; когда же мы пришли туда и я увидел массу людей, всех этих жалких белых бедняков из глухих деревень, которые горланили и приплясывали, я не захотел идти дальше. Тут Люси рассвирепела и втолкнула меня в изнемогавшую от зноя толпу. Вокруг звенели колокольцы, дергались в пляске тела, но среди общего шума я ясно различал один голос — баритон; человек то пел, то что-то громко выкрикивал. Люси тоже пела, стонала и дергалась. Вдруг какой-то незнакомец неожиданно посадил меня к себе на плечо, и я увидел человека, голос которого выделялся среди всех других. Он стоял по пояс в воде, в белой одежде, у него были убеленные сединой волосы, спутанные и мокрые, а воздетые к небу длинные руки словно умоляли о чем-то полуденное солнце, висевшее во влажном воздухе. Я старался рассмотреть его лицо, так как понял, что это и есть преподобный Бобби-Джо Сноу, но, прежде чем я что-то увидел, мой благодетель сбросил меня на землю в мерзкое месиво из пляшущих в экстазе ног, ходящих ходуном рук и сотрясаемых тамбуринов. Я просил отвести меня домой, но Люси, опьяненная великолепием зрелища, цепко держала меня за руку. Нестерпимо жгло солнце, к горлу подкатывала тошнота. Меня не вырвало, но я принялся кричать, отбиваться кулаками и плакать. Люси подталкивала меня к реке, и толпа расступалась, освобождая нам дорогу. Я сопротивлялся изо всех сил, пока не очутился на самом берегу реки и не остановился там как вкопанный; пораженный тем, что увидел. Стоявший в реке человек в белой одежде держал на руках упиравшуюся девочку, он произнес что-то из Священного Писания, затем быстро погрузил ее в воду, а потом вытащил. Она кричала и плакала и, шатаясь, с трудом взобралась на берег. Тогда длинные руки преподобного потянулись ко мне. Я укусил Люси за руку, пытаясь вырваться, но какой-то парень с красной шеей схватил меня и потянул к воде. Я закрыл глаза, в нос ударил запах волос Иисуса, и тут я почувствовал, как руки преподобного опускают меня куда-то в черную глубину реки, а затем — спустя целую вечность — снова извлекают на свет божий. Мои глаза открылись, и я увидел серые глаза маньяка. Его широкое, но изможденное лицо приблизилось к моему, и он поцеловал меня в губы. Я услышал громкий смех и громоподобный крик: "Мат!"