— Советую тебе старательно выполнять все указания следователя, ведущего дело, по крайней мере, не ты в ответе будешь за результаты. Что же касается Шапкина, то учти: мне с ним и раньше приходилось сталкиваться. Человек этот коварен, изворотлив и осторожен. И хотя, может быть, он и причастен к убийству Бубнова, но уверен: ни одного мало-мальски надежного факта против себя вам не даст.
Сразу после ухода Неверова явился Крупнов. Он весьма безуспешно пытался придать своему лицу, похожему на крысиную мордочку, выражение спокойной уверенности и значительности.
Зачем понадобилась Брянцеву «характеристика» на Задорова, — это, понятно, Крупнова не касалось. Главное для него состояло в том, что она понадобилась, и дать ее подполковник доверил ему, Крупнову.
Это означало многое, может быть, даже продвижение по службе… Поэтому в его бегающих глазах-бусинках (Брянцев не любил людей с такими глазами) постоянно вспыхивали огоньки самодовольства.
— Ну? — сухо спросил Брянцев.
— Странный человек этот Задоров…
— Чем же он «странный»?
— Поведением, естественно, — глаза-бусинки беспокойно бегали. — У нас, товарищ подполковник, дом большой — шесть подъездов. А наши два — первый и второй — отделяются от остальных разным уровнем высоты и деревьями, палисадниками. От дорог тоже палисадником и березами. Получается отдельный дворик. Вроде бы и немного — всего два подъезда, а людей без определенных занятий, или, как у нас принято говорить, «бозовцев», — порядочно. Тут и пенсионеры, безработные мужики и просто бездельники. Вот они и табунятся в этом дворике с раннего утра и до ночи. Режутся в карты, клянчат в долг без отдачи. Соберут на бутылку, и пошло-поехало: вспоминают былое, ругают правительство, рассуждают обо всем. А Задоров компании с ними не водит. А как умерла у него жена — вовсе затворником стал. Носа на улицу не показывает. Сидит один в трехкомнатной. Что думает — неизвестно, что делает — тоже. Все люди как люди, хорошие или плохие, а на виду. Он же особняком. Вот я и говорю: странный.
— Может быть, смерть жены переживает?
— Переживает. Это точно. Женщины наши во дворе говорят — до сих пор кое-когда плачет — заговорят с ним о покойнице, а у него сразу голос задрожит, махнет рукой и к себе уйдет. Но и это еще не факт, товарищ подполковник. Как вот вы оцениваете такой случай, который я наблюдал лично… — Круглые глаза Крупнова блеснули торжествующим огоньком. Он решил выбросить свой главный козырь, доказывающий его наблюдательность и проницательность тоже. — Получилось так, поругался я с женой. Ну, знаете, жизнь-то теперь не легкая. А ей хочется и то, и другое. Начала укорять, мол, другие-то могут, а ты? А я, и правда, товарищ подполковник, только в духе закона и порядка… Ну, я и ответил ей. Слово за слово и, в общем, поругались. Расстроился я и вышел на балкон прохладиться. Сижу, о Марусе своей думаю. А ночь, товарищ подполковник, просто чудесная. Тихо. Небо усыпано звездами. От леса тянет прохладой. Стал я успокаиваться. И вдруг слышу, дверь нашего подъезда хлопнула. Смотрю, а это старина Задоров вышел. Стук, стук палочкой и на дорогу. А там, оказывается, машина с погашенными огнями. Хлопнула дверца, вспыхнули фары и все — уехал наш безутешный в сторону улицы Металлургов. Как это понимать, товарищ подполковник?