Ох, Махонька росточком мала,
Ох, Махонечка на горке жила...
Кузя, войдя в раж, налетел на раскаленную печку-бочку, и у него задымились новые галифе. Карпов проворно окатил его водой из термоса. Но вместо благодарности Кузя начал ворчать и ругаться, а мы хохотали до слеэ. Грязнов чуть баян не уронил.
— Ну вас, ребята, к дьяволу, — сказал комиссар Белоусов, вытирая покрасневшее лицо большим носовым платком.—Пропали штаны! И чего дурень летом топит?— Он поймал меня за ремень и потрепал по щеке: — Ох, Махонька, и бедовая ты, шельма!
Приближалась ночь. Наступала пора, когда на передовой, как на пограничной полосе, не до веселья и не до маленьких личных дел. Тяжелые минометы вдруг долбанули так, что земля вздрогнула и глухо загудела. Вот он враг — совсем рядом. Только и ждет, чтобы мы забылись, развесили уши... Начиналась ночная вахта. Надо было собираться домой, а уходить не хотелось,
— Останься, — очень тихо сказал Федоренко, но я услышала и отрицательно покачала головой. Он спохватился: — Ох, ведь я дал комиссару слово...
Он при всех поцеловал меня грустно и нежно, едва, прикоснувшись губами, даже не смог проводить, так как ему было пора на оборону. Провожал меня хмурый Кузя, переодевшийся в старую форму. Он был не в духе — жалел галифе, ворчал:
— Ведут себя так, как будто бы им отмерено жить по крайней мере лет до ста. Вот ахнет сюда этакая дура, и всё...
Не ахнет. А если и ахнет — то мимо.
Домой я пришла поздно и разбудила Володю:
Володя, поздравь меня, я выхожу замуж!
Мой начальник поморгал спросонья и сказал сонным. голосом:
— Чижик, оставь меня в покое. Я хочу спать...
Фу ты, философ сонный! А я и подумать не могла о сне и пошла бродить по расположению штаба. Носом к носу столкнулась с комсоргом. Димка обжег меня голубыми глазищами: злился.
Кажется, ты замуж собралась? Ну и не видать тебе комсомольского билета, как своих ушей. Что-нибудь одно: или любовь, или комсомол.
Да что ты, Дима, городишь? Где комсомол, там и любовь!
Не болтай не дело! — сказал Димка. Он вообще-то признавал любовь, как таковую, но только к Родине.
Но ведь мне сам комиссар Юртаев разрешил!
Не бреши, не люблю.
Честное слово! Ну спроси у него! — Димка призадумался.
Дима, хочешь я тебе спою «Карамболину»?
Еще чего? — заворчал Димка. — Иди лучше ведомость второго батальона подытожь. Нечего бездельничать.
Наплевала я на все ведомости на свете! Ничего я сегодня не способна подытожить! Ка-рам-бо-лина! Ка-рам-боле-та!
Ты пьяная, — сказал Димка.
Я не пила водки, но согласилась:
Верно, Дима. От счастья пьяна...
Димка постучал себе по лбу, потом по столу. А что, может быть, и правда я от радости рехнулась?