Мать Мишки Малинина встретила меня плачем. Оказывается, Мишка вместе с Андреем сбежал из дома! Записку оставил: «Мы ушли на фронт».
И Нинкина мать, увидев меня, ударилась в слезы:
— Уехали. И Нина, и Маруся, и Нюрка Сапожникова. Все на фронт подались.
— Как на фронт?!
— А так. Сели в солдатскую машину, да и уехали. Бросили меня одну, вдову горькую, разнесчастную...
Мне всё стало ясно. Искать больше было некого, и я поплелась домой. Залезла в прохладный блиндаж и чуть не завыла от тоски и досады. Ушли на фронт! Ну ладно, Мишка Малинин — он и не скрывал своих, намерений. Да и Андрей тоже. Куда иголка, туда и нитка. Ну ладно, Нинкина сестра Маруся — она замужем, и муж на фронте. Но Нинка! Наша тихоня Нинка, которую в классе не было ни видно, ни слышно. Нинка, которая до ужаса боится мышей, лягушек и мертвецов! Нинка на фронте! Их всех взяли, так неужели меня не возьмут? Вот только бы бабушку дождаться. И никуда я отсиживаться не пойду!1 Я теперь знаю, где мое место! Если даже бабушка не отпустит — всё равно уйду! Нет уж, тут я ей не уступлю! И куда только провалилась моя беспокойная бабка?..
К вечеру я сама собралась на Шелонь: попрощаюсь с бабушкой, с Галиной, с Димкой — и на фронт.
Я взяла свой заветный портфель и выбралась из блиндажа. Но тут меня увидел Егор Петрович и заулыбался:
— А, барышня Тина! Наше вам. — Помня бабушкины шкалики, завхоз неизменно был вежлив со всеми членами нашей семьи. — Бабушка не вернулась?
Я промолчала.
— И не придет. То есть, я хотел сказать, что раньше, чем через неделю, не придет...
Я никогда не питала особой симпатии к завхозу, а когда о нем поползли черные слухи, стала и вовсе его презирать.
Неласково спросила:
— А вы откуда знаете?
Егора Петровича мой тон не задел.
— На Шелони немцы! — ошарашил он меня.
Я отшатнулась. Сердце дважды екнуло: «Врет!» Но завхоз точно угадал мои мысли:
— Ей-богу, не вру. От верного человека знаю. Да что вы так побледнели? Придет ваша бабушка, никуда они не денутся. — Дыша мне в лицо водочным перегаром, Егор Петрович доверительно зашептал: — Умному человеку можно и при немцах прожить припеваючи. Да...
Голоса у меня не было, и я зашипела:
— Это вы мне такое?! Да как вы смеете?! Эх вы! А еще сыновья на фронте...
Завхоз рассердился:
— Не заноситесь, барышня! Как бы не пришлось поклониться кошке в ножки! И сыновей моих не замайте. Они сами по себе, а я сам.
Верно. Гришка и Саня сами по себе. Они в открытую не ладили с отцом и давно требовали раздела. Только ради матери и не уходили из дому. А теперь вот ушли защищать Родину. А этот...