У меня все эти дни было плохое настроение, и я дерзко возразила:
Нашла сообщника! Да он первый же выроет твои вещи, когда немцы придут!
Нужно-то Егору Петровичу сиротское добро, — мирно возразила бабушка. — Чай, у него своего именья невпроворот.
— Таким, как он, всё мало. Он же немцев ждет. Бабушка ехидно ухмыльнулась:
— Он сам тебе об этом сказал?
— Да об этом все знают. Он уже три раза бегал на свой бывший хутор землю перемерять. Он же кулак. А то ты не знала? Вот и зятя от мобилизации спрятал.
Бабка всплеснула руками:
— Ну что ты брекочешь, коровий лопотёнь?! ' Вот возьму иголку да наколю твой язык! Зятя спрятал! Ведь придумают же такое люди. А что ж он родных сынов не спрятал? Оба на фронте.
— Как же, спрячешь Гришку с Саней! Сама говорила, что они не в отца. Комсомольцы. А зять такой же хапуга, как и он. Вот и будут вместе хозяйничать на своей земле.
С чьего голоса поешь? — строго спросила бабушка.
А ни с чьего. Зятя его искали. А Егор-то Петрович только кланяется: «В Псков он у меня подался. Сестрицу хворую навестить». Поди, проверь — Псков-то у немцев.
Да... Самое время ездить по гостям... — Бабка задумалась, покусывая нижнюю губу, что было у нее признаком волнения.
Чего ж ты раньше-то мне не сказала, Марфа Посадница?
А ты со мной советовалась?
Это была наша первая крупная ссора с бабушкой, и мне стало ее жаль. Я попросила прощенья. Она решила:
— Дело сделано. Будь что будет, перепрятывать некогда, да и яму нам с тобой не выкопать.
Она взяла два узла и опять ушла на Шелонь.
Бабушка не вернулась ни на следующий, ни на третий день. Я не знала, что и подумать, и очень волновалась.
Грохот вдруг приблизился за одну ночь настолько, что можно было различить отдельные голоса пушек. Потом канонада покатилась влево и даже позади нас стало погромыхивать. Дновское шоссе почти опустело: изредка проскочит военная машина или повозка — и всё. Над нашим поселком нависла нехорошая тишина. Всё притаилось, попряталось...
Меня опять потянуло к друзьям-товарищам.
На косогоре, возле почты, в густой траве пас черную комолую корову не кто иной, как зять Егора Петровича!
Я ехидно спросила:
— Ну, как там во Пскове?
Дезертир даже не покраснел:
И не говори, девка! Еле ноги унес.
Чья корова?
Теперь наша.
Так у вас же есть корова и нетель.
То тестевы, а это будет моя.
Подбарахлились, значит?
— Да, купил, дурак, на последние гроши.
«Купил ты, как же! Украл где-нибудь. Сейчас много скота в тыл гонят. Заявить бы куда следует, показали бы тебе корову!» Знает, сволочь, когда безнаказанно можно из тайника выползти. Никакой власти у нас теперь нет, и заявлять некому...