Ты любишь цветы? — кивнул Федоренко на мой букет и, отобрав гимнастерку, положил ее на траву.
А кто их не любит...
А вон Лешка не любит, для него это просто покос, сено...
Осел! — крикнул Карпов. — Не обо мне речь! «Ах, любишь ли цветы?» — передразнил он приятеля. — Да поцелуй ты ее, черт нескладный! Когда еще увидитесь!
Федоренко засмеялся, порывисто притянул меня к себе и крепко поцеловал. Я выронила цветы.
— Леш, уйди, ради бога! — взмолился Федоренко. — Оставь нас на минутку, я догоню.
Карпов достал из кармана галифе часы и сказал:
Времени у нас почти нет. В шестнадцать ноль-ноль соберутся командиры. И всего-то вам, бедолагам, на любовь отпускается пятнадцать минут.
Это не так мало! — улыбнулся Федоренко, не отпуская мою, руку.
Ну, я пошел. Смотри, не опаздывай, командир полка будет. Да собственно, я мог бы и не уходить. — Карпов ехидно ухмыльнулся. — Смело можете свидание назначать в центре базара. Телят колхозных, и то не смутите...
— Алексей, ну что ты за человек?
Лешка, посмеиваясь, ушел. Обнимая меня, Федоренко сказал:
— Чижик, я всё еще не верю, что это ты. Даже растерялся. Ждать больше месяца, и вдруг сразу...
Пятнадцать минут пролетели как одно счастливое мгновение,
Он помог надеть мне гимнастерку, сам подпоясал ремень, подобрал цветы и подал мне, взял санитарную сумку и, как я ни протестовала, проводил почти до самого штаба моего полка.
Ушел... Вернее, убежал: большими скачками понесся по полю, помахивая пилоткой. Как и не было встречи...
Ночью я и часу не спала: грезила наяву. Вот он: большой, синеглазый, черные брови вразлет... Улыбается, протягивает ко мне горячие руки... Фу ты, черт, как храпит Володя! Экое бесчувственное бревно!
Так и не могла уснуть. Пошла бродить по оврагу. Заглянула к комсоргу. Димка играл в шахматы с... Маргулисом!
Увидев меня, Маргулис заулыбался:
Ах ты, Чижик, вот она, оказывается, где окопалась! Что ж ты нам корреспонденции не шлешь?
А о чем писать? Ведь меня не пускают на передовую.
Найдем нужным—пошлем!—солидно сказал Димка.
Ах ты, пыжик, как выросла! — улыбаясь продолжал Маргулис.
Выросла, а ума не вынесла, — сурово набычился Димка.
Да нет, вроде бы ничего девчонка, — возразил газетчик.
— Как же, красавица писаная, — буркнул комсорг.
Я возмутилась:
Как вам не стыдно! Разговаривают обо мне так, будто меня и нет здесь.
Не нам, а тебе как не стыдно: без году неделя в полку, а уж Мишке Чурсину голову вскружила — ходит, как полоумный! — закричал Димка. Его глаза полыхали гневом. — Ты мне комсомольцев не разлагай! И Мишку оставь в покое! Враз на бюро поставлю!