Вскоре после моего возвращения из Америки я участвовал во Дворце спорта в Лужниках в большом концерте «Товарищ Кино», поставленном Юрием Левицким. В тот вечер вместе со мной выступали мои коллеги Нонна Мордюкова, Лидия Смирнова, Всеволод Санаев, Клара Лучко, Алла Ларионова, Людмила Хитяева, Иннокентий Смоктуновский и многие другие. Знаменитые и молодые киноактеры поддерживали своим искусством акцию под девизом «Нет войне!»
Я, как актер и как член Советского комитета защиты мира, обратился со сцены к тогдашнему президенту США Рональду Рейгану с письмом:
«…В свою бытность актером вам довелось играть и порядочных людей. Сейчас американский народ доверил вам роль президента. Не превращайте ее в роль преступника. У наших стран разные пути, разные заботы, но только одна возможность существовать — мир!»
Мое выступление многократно прерывалось шквалом аплодисментов и возгласами одобрения — такой эмоциональный заряд был в зале.
Закончив чтение письма, я обратился к зрителям:
— Пожалуйста, поднимите руку, кто поставил бы свою подпись под этим обращением?
В зале вскинулось десять тысяч рук!!! Мне и сейчас кажется, что это было самое сильное, самое своевременное и самое успешное мое выступление на эстраде.
В то время только вышедшую книгу Александра Чаковского «Победа» ежедневно по главам на радио читал Михаил Иванович Царев. И то, что я слышал по радио, и мое обращение на концерте с письмом как-то соединились в моей душе: я почувствовал, что книга появилась вовремя, очень кстати.
На каком-то очередном собрании в Союзе кинематографистов речь опять пошла об обострении международной обстановки, о «холодной войне». Я не выдержал и сказал: «Что же мы все время в окопе сидим? Что же мы все время обороняемся? На нас наступают, а мы только разговоры разговариваем! Вот вышла книга Бондарева — почему мы ее не экранизируем? Вышла книга Чаковского — почему никто не думает о ее экранизации?»
Через некоторое время мне позвонил наш министр Филипп Тимофеевич Ермаш.
— Евгений Семенович, слух прошел, будто ты увлекся романом Чаковского.
— Увлекся — сильно сказано. Но по тем отрывкам, что я слышал, думаю, что материал просится на экран.
— А что, если постановку поручим тебе?
— Я не готов ответить… Надо как минимум прочитать роман… Подумать…
— Сколько на «минимум»?
— Недели две, не меньше.
— Неделя максимум! — В голосе министра отчетливо прослушивался металл. — Мнение секретариата ЦК известно: фильму — быть!..
Потом было как в сказке: чем дальше — тем страшнее.
Бессонно, взахлеб вчитываясь в роман, я ощущал, как растет во мне возбуждение: то от восторга перед историческим, документальным, поразительно злободневным материалом, то от страха перед масштабом событий, связанных с постановкой фильма. Как, какими средствами достичь выразительности?! Я понимал, что это кино очень непростое.