…Шел февраль 1944 года. Очередной мой выпуск — недоучившихся, сержантов — по тревоге подняли ночью и отправили на фронт. Я на время остался без дела. Ожидая курсантского пополнения, не находил себе места. Опять пошел к начальнику училища:
— Нового курса у меня сейчас нет. Прошу отправить на фронт…
— Сынок, будет приказ — отправлю. А пока помоги училищу…
И полковник Акимов рассказал, что отчисляет из курсантов как профнепригодных человек сорок: больных, неграмотных, умственно отсталых, да и просто нерадивых… Из них не то что офицеров нельзя сделать, но и солдаты из них не получатся. И таких, присланных в училище на учебу, оказалось немало. Сидели эти горе-курсанты на занятиях, ничего не усваивали и тянули свое подразделение по успеваемости вниз. Вот начальник и решил собрать их в один взвод:
— Займись пока ими…
Что ж, просьба начальника — это приказ в вежливой форме. Надо — значит надо.
— Слушаюсь, — без особого энтузиазма ответил я.
— И не куксись. А на фронт успеешь — придет и твой черед. — Полковник встал и, по-отечески улыбнувшись, пожал мне руку.
Собрал я этих «чудиков» вместе. Стоят в каком-то корявом строю мои «гренадеры», смотрят на меня исподлобья: кто с мольбой о сочувствии, кто с откровенной неприязнью. Вышагивал я вдоль них по снегу на плацу и думал: «Зачем мучить этих убогих? Этот не выговаривает половину букв алфавита, этот вообще заика, у того недержание мочи, а этот по-русски знает только два слова: „каша“ и „отбой“…»
— Я ваш командир, старший лейтенант Матвеев. Есть ли вопросы ко мне?.. — Молчали «богатыри». Шмыгали покрасневшими на морозе носами, терли уши, постукивали от холода видавшими виды ботинками… — Завтра после подъема — занятия по расписанию!
Мне было и невдомек, что это «завтра» наступит намного раньше подъема.
Тревога!.. Внезапно, как это часто бывало, нагрянула инспекция из Москвы. А когда приезжали такие комиссии, то начинали с проверки уровня подготовки курсантов: первый взвод — занятия по тактике, второй — по топографии, третий — еще по какой-нибудь дисциплине…
Мой взвод, с которым я не успел провести ни одного занятия, именовался «Первый четвертой роты первого батальона». И проверяли его по тактике боя. Было приказано: к девяти часам утра расположиться за деревней на опушке леса. Еле-еле, подталкивая своих «орлов», дотащил я их до места нашей дислокации.
Ждем час… Ждем два… Тридцатиградусный мороз, ветер с обжигающей лицо крупой… Окаменели мои молчаливые бойцы…
Прежних своих курсантов я знал по имени и отчеству, кто женат, чьи родители или невеста на территории, оккупированной немцами, кто получает письма, кто ждет, чьи родители живы, чьи погибли… А этих и по фамилии не знаю…