Я не пошел смотреть — у меня не было сил видеть этот рай и сравнивать с тем, что ожидало нас через несколько часов дома. Весь во власти грустных мыслей, подавленный, я присел покурить у пепельницы, в которую даже неловко было сбрасывать пепел — так она была хороша.
Ко мне подсел Валентин Черных. Он уже давно и неспроста наблюдал за мной, я это и сам чувствовал, когда видел, что он все чаще посматривает в мою сторону. Как потом выяснилось, он не без причины думал обо мне…
Посидели некоторое время молча — Черных понимал мое состояние. Потом он заговорил:
— Ты что? О чем думы тяжкие?
— Смотрю на этот хрустальный мир и думаю: «Приедем домой и с кем навоз из России выгребать будем?»
Валентин провел ладонью по коротко остриженным волосам и без столь свойственной ему иронии сказал:
— Есть одна идея…
Я понял, что он имел в виду…
Честно говоря, я и не удивился — в такой огромной башке, как у Валентина, всегда крутилось, словно в цементовозе, множество круто замешенных сюжетов, тем, идей. Вот одну из них он, очевидно, и собирался мне предложить. Правда, пока только намеком. Но и это было уже нечто…
Работая с Валентином Черных над экранизацией проскуринской «Судьбы», где он был автором сценария первого фильма «Любовь земная», я искренне доверял его чутью, его способности потянуть именно за ту главную ниточку, на которой держится все произведение.
Да и Черных знал меня не хуже: нам не раз приходилось спорить. Правда, мы давно уже не общались с ним — полагаю, из-за их ссоры с П.Л.Проскуриным. И вот теперь здесь, в аэропорту, этот разговор… К чему это вдруг он, такой авторитет в кинодраматургии, заговорил со мной об идее? Идее фильма… И о какой идее — среди окружавшего нас хаоса, распада привычной нам жизни? Почему он выбрал именно меня? И если это то, о чем, к примеру, говорил Сергей Бондарчук, так это не моя тема…
Дело в том, что во время нашего пребывания в Америке у нас было немало диспутов. Встречались, спорили и русские, и американские режиссеры. И кто-то коснулся идеи поставить фильм о Рерихе. Тогда-то Сергей Бондарчук и признался: «Я об этом давно думал, думаю сейчас и буду думать. Я очень хочу это сделать, но боюсь, что разорю и Индию, и Россию, и Соединенные Штаты». Действительно, столь масштабный исторический фильм о великом человеке требовал больших затрат. Я слушал своих коллег и думал — нет, это не то, что меня волнует в данный момент. Как, например, меня не взволновало бы, предложи мне кто-нибудь поставить фильм об Иване Сусанине или об Илье Муромце… Нет, не наша история, пусть и великая, а современность — современная жизнь России, жизнь моих современников — занимала все мои мысли, терзала мое сердце…