Я чувствовал, что ограбленный, обнищавший народ просил, требовал хотя бы нравственной, духовной поддержки. Не мог я думать о фильме, который своим строем, интонацией, словно гнетом, придавит его душу. Хотелось неназойливо, но постоянно напоминать ему, зрителю: «Ты умный, ты сильный, ты красивый». И пусть с горькой правдой жизни смешаются капли мечты и даже сказки. Пусть! Мне хотелось населить фильм людьми чистыми, целомудренными, способными и умеющими любить… Мне хотелось приподнять то, что сразу не видно, что не бросается в глаза, а оно прекрасно…
Пусть критика назовет меня лакировщиком — от этого будет больно только мне. Зато я, хочу надеяться, облегчу страдания, дам надежду многим…
И все же, что напишет Валя? Он ведь чует жизнь умом, я — сердцем. Но и при такой нашей несхожести мы в «Любви земной» были одно целое… А как будет теперь?..
Наконец мы с Черныхом встретились. Знаю, что дает мне первый вариант еще тепленького сценария. Конечно, Л.А.Кожинова, его жена, доцент, киновед, уже прочитала его — отрецензировала… Знаком с экземпляром и Глухов… Но ведь фильм ставить не им…
Черных был подозрительно спокоен. Он всегда спокоен, но на этот раз настолько, что меня это насторожило… Мог бы хоть намеком выдать себя: какова может быть судьба его детища? Так нет же, размеренно, словно раздражая меня нарочно, испытывая мое терпение, он тихо вставлял сигарету в мундштук. Закурил. Но я был уже настороже. Успел заметить название: «Голый человек на голой земле». Внутри что-то екнуло: «Не про Адама ли и Еву?»
Молча жду, когда Черных со смаком выпустит первую затяжку дыма.
— Значит так, Евгений Семенович! Написал сей опус на вас — на актера и режиссера.
Ё-моё, подумалось, какой же из меня Адам?! Хотя от Черныха можно всего ожидать — он любит и умеет парадоксами удивлять.
— Прочтите, — предложил он вяло. — Не понравится — обид никаких… Голых сейчас много (это он имел в виду безработных режиссеров)…
Вошедший Виктор Глухов не так спокойно, как Черных, но деловито, без обиняков заявил:
— Ответ жду через два дня. Ибо деньги будем добывать, господа, под ваши имена: под Черныха и под Матвеева!
Сценарий еще не прочитан режиссером, а проблемы уже нависли.
Что есть мочи помчался домой — не терпелось взглянуть в «мешок»: какие они там, голые кот и кошка?
Жуткое это дело — читать страстно ожидаемый сценарий. Сравнить это можно, пожалуй, только с ожиданием первого поцелуя с любимой женщиной. В груди все клокочет: и трепетное нетерпение, и страх разочарования, и предчувствие восторга…
Закрыв последнюю страницу «Голого человека на голой земле», я прежде всего обрадовался: в «Голом» не было и намека на то, чего я опасался, — на модничанье. Грех, конечно, было думать так о Черныхе — он серьезный сценарист. Но… Страна так шарахнулась в сторону вольности, что и такой столп драматургии мог соблазниться тем, чем грешат все эти якобы модные фильмы, с их голыми телами и прочими атрибутами «современного» кино.