— И вы отказывались?..
— Напрочь! Я мечтал о «Шельменко-денщике»!
— У вас была и есть эстрада, дорогой Леонид Осипович. В песне, фельетоне, конферансе вы можете выплеснуть свой темперамент. Вы ежедневно окунаетесь в искусство импровизации. А как актеру кино держать себя в форме? Его душа, нервы, тело обязаны всегда быть мягким, гибким, теплым материалом. Ведь актеров-надомников не бывает и быть не может. Ему подавай каждодневный тренинг. А для этого нужна не только литература, но и сцена, режиссер, съемочная площадка, партнер, зритель… А если всего этого нет? Вот он, бедный, и кидается от отчаяния играть все. Да и режиссеры чаще всего не затрудняют себя открытием в актере новых красок, часто неизвестных даже ему самому возможностей… Зачем? У режиссера труппа преогромадная — вся страна. Выбирай!..
— И все же, как после «Поднятой целины» Швейцер отважился пригласить вас на такую контрастную роль?
— Я сам долго думал над этой загадкой, — ответил я. — Нагульнов — темперамента эксцентричного, вулканического, взрывного, а Нехлюдов — весь в себе. Боже упаси выказать страсть на людях — ведь тут и природа его, и дворянское воспитание. Если бы вы знали, как я горел желанием обнаружить в себе качества для создания столь противоположного казаку Нагульнову характера. Как мне хотелось не разочаровать Михаила Абрамовича! Я чувствовал, по всему это было видно, что он всячески стремится вылепить из меня князя. Кроме репетиций и развернутых кинопроб, я по его совету неоднократно посещал Ясную Поляну. Хамовники, прочел записки, дневники и самого Льва Николаевича, и Софьи Андреевны… И чем глубже входил я в жизнь барскую, тем легче, хоть и с неохотой, расставался с полюбившейся мне жизнью донского казачества… — Тут я умолк и подумал: «На кой черт ему мои излияния?»
А Леонид Осипович слушал. Как он умел слушать!.. Мы же, актеры, когда собираемся, непременно перемываем друг другу косточки или сетуем на неустроенность жизни артиста, клянем режиссеров, критиков… А о самом творчестве редко творим… Очень редко.
— Ну, и как, интересно, вы влезали в «шкуру образа»? — продолжил беседу Утесов.
— Существует такая байка, а может, и не байка — будто спросили студенты Михаила Михайловича Тарханова: «Как вы работаете над ролью?» Он ответил: «Иду в баню, в Сандуны, залезаю на верхнюю полку, хлещу себя веником и думаю…»
— Так, — весело рассмеялся Утесов. — И в какую же баню вы ходили? Кстати, в бане голос хорошо звучит, не пробовали? — И еще больше смеясь, добавил: — Даже мой на бельканто смахивает иногда… Извините… Итак? — Вернул он меня к рассказу о роли Нехлюдова.