Цепь событий, в итоге которых немолодой, положительный, хотя и сильно пьющий, иезуитами воспитанный и запредельно лояльный властям (даже в период массовых репрессий 1637–1638 годов он вышел сухим из воды, отделавшись понижением по службе) человек оказался во главе мятежа, известна хорошо. Даже, пожалуй, слишком хорошо, поскольку масса подробностей при самой минимальной критичности взгляда вызывают серьезнейшие сомнения.
Согласно официальной версии, «агенты чигиринского старосты во главе с подстаростой Чаплинским отняли у Хмельницкого хутор Субботов, насмерть засекли десятилетнего сына и увезли жену-польку».
Однако, как указывается во всех без исключения источниках, детей у Богдана было трое, два мальчика и девочка, и все выросли вполне благополучно, хотя ни у кого жизнь не сложилась удачно. Так что «засеченный насмерть» — просто жалостливая легенда, скорее всего, запущенная в массы пиара ради.
Как и «увезенная жена». То есть польку-то увезли, да вот только была она Богдану не женой, а «воспитанницей», то есть содержанкой. Видимо, с непростым прошлым — иначе бы молодая и, видимо, красивая не стала бы жить во грехе с пожилым «схизматиком». И допустить, что она приняла православие, тоже не получается, поскольку вышеупомянутый Чаплинский позже оправдывался (и оправдался-таки) тем, что не мог вынести такого унижения католички и не похитил ее, а спас, причем фактически по ее просьбе, поскольку она оказала ему честь выйти за него замуж и они обвенчаны. В общем, как сказал по другому поводу Иосиф Виссарионович, «нэ так все было, савсэм нэ так». Дама просто устраивала личную жизнь.
А вот что хутор отняли — правда. Чистая и беспримесная. Поскольку должным образом оформленных бумаг на владение у него не было, а королевский «привилей», где указывалось, что хутор подарен отцу Богдана за героизм в бою под Хотином, серьезным документом не считался. Право на аренду давал, но не более того. А богатый и де-юре бесхозный хутор привлекал слишком многих.
Так что правды сотник не нашел, добившись через суд только права на небольшую компенсацию за благоустройство владения. Начал горячиться. На пару недель угодил в кутузку. На нарах поразмыслил и, выйдя на свободу, вновь за саблю хвататься не стал, а чин-чином поехал подавать апелляцию в Варшаву благо кое-какие связи там имел, и, судя по всему, немалые, поскольку сумел добиться не только заседания по своему вопросу в Сенате, но и аудиенции короля. Сенаторы, правда, выслушав жалобу, сочувственно покачали головами: дескать, все понимаем, пан сотник, однако dura lex, sed lex, так что ничем помочь не можем. Зато король…