Девушка со злостью захлопнула замолчавшую калитку и подперла полешком. Солнце село, небо на западе было ржаво-красным и по нему неспешно ползли длинные полосатые облака, между которыми высовывал рог умирающий месяц. Смотреть в закат — дурная примета, но Барболка все равно залюбовалась. Чего ей бояться? Хуже не будет, потому что некуда.
— Мяу!
Это еще откуда? Девушка огляделась — никого. Неужто кошка забежала? Если так, она ее оставит. Та хотя бы по кабакам шляться не станет.
— Мяу! — послышалось совсем близко, — мяу, мяу, мя-я-яу!
Это не кошка, кошки орут иначе. Человек это. Нашел время дурачиться!
— Мяу!
— Гей, — прикрикнула Барболка, — не дури, ты не кошка!
— Мяу-мяу, — мяуканье перешло в хихиканье, сзади раздалось какое-то шуршанье. Барболка обернулась — пусто.
— Мяу! — теперь справа. — Мя-яу!
Охотнички Боговы, где ж оно? Тут и впрямь только кошке спрятаться.
— Мяу! Дай молока!
— Да где ты, ни дна тебе ни покрышки!
— Мяу! Хи-хи… Молока хочу!
— Нет у меня молока, выходи!
— Мяу! — Барболкина коса за что-то зацепилась… За щербатую доску! Девушка кое-как высвободила угодившую в трещину прядку, и тут ее дернуло за юбку. Раздался тоненький смех. Словно колокольчики зазвенели.
— Мяу! — Кто-то легонько шлепнул по плечу.
— Мяу! — Со стола упала и разбилась кринка. Старая, старше Барболки, пустая, с облупившимся рисунком. Мать в ней ставила на стол молоко, тогда у них еще были козы.
— Собери черепки, Барболка, — сказала мамка, — негоже дом запускать. Что ж вы тут без меня, все прахом пустили, словно и не люди.
Мать давно умерла, но девушка послушно бросилась собирать осколки. Сгребла в кучку, взяла веник и вдруг разрыдалась, закрыв лицо руками. Из-за разбитой крынки, пропавшей Жужи, горьких материнских слов, подлой Магны, пьяного отца и… из-за гици Карои, который и думать забыл о пасечнице, а зачем-то снится.
— Ты чего? — Теперь тоненький голосок казался знакомым. — Глупая! Плакать плохо. — Теплые пальчики сжались на запястьях, отдирая ладони от лица. — Не надо плакать, — светлые глазищи, взлохмаченные кудри, только в волосах на этот раз не ландыши, а цветы рябины, — надо петь. Всегда петь…
— Это ты мяукала? — зачем-то спросила Барболка. — Ты зачем пришла?
— Я забыла, — надула губки девочка, — ты меня рассмешила, и я забыла.
— Ты хочешь здесь жить? — Почему она голенькая? Только волосы до земли.
— Ты глупая, — девочка погрозила Барболке пальчиком, — жить здесь нельзя. Совсем нельзя… Я вспомнила! Пойдем.
— Куда?
— Где их нет, — малышка глянула на поднявшуюся над домом луну, — за живую воду, к живому огню… Идем, а то поздно будет.