Если бы не витязи, Миклош подхватил бы красавицу в седло и зацеловал до смерти, но он был наследником дома Мекчеи и помнил, на чьем мече и на чьем слове держится Алати.
— Где Марица? — Собственный голос показался чужим и глупым. — Сейчас отыщем.
— Там, — махнула рукой Барбола и покачнулась. Янчи, негодяй, поддержал ее, но женщина не заметила. Не стыдилась она ни разорванной рубашки, ни кровавых пятен. Откуда они? Барболка давно жена Пала.
— Ты ранена? — Миклош схватил свою мечту за плечо. — Отвечай!
— Нет, — она вывернулась из его объятий точно кошка, — не я… Марица. Худо ей!
— Нашел! — радостный крик Янчи оборвался, словно стакан разбился. Миклош бросился на голос, доезжачий держал на руках девочку лет семи. Темная головка моталась на тоненькой шейке, правая нога до колена превратилась в багровое бревно.
— Боговы Охотнички, — выдохнул рыжий Золтан, — что с ней?
— Холодная Гостья, — прошептала Барбола, — мармалюца… За ногу ухватила. Я ее отогнала, только поздно.
Вот так взять и сцепиться с тварью, о которой и говорят-то шепотом?! Хотя теперь ясно, чего господарка сакацкая в одиночку в свадебной рубашке по полям бегает. Холодную Гостью иначе не догонишь, только догнать — одно, а прогнать — другое.
Миклош тронул лоб девочки и едва не отдернул руку, заглянув в туманную, полную яда пропасть. Ну, нет! Миклош Мекчеи не трусливей Барболки Карои.
Марица застонала и попросила пить, Барболка растерянно оглянулась. Может, она и сражалась с нечистью, но теперь перед Миклошем была женщина — одинокая, растерянная, до смерти напуганная и до одури красивая.
— Тюрегвизе[25]! — рявкнул Мекчеи. — И костер разожгите, заразу выжигать будем.
— Так поздно уже, — покачал головой Ласло, — до колена дошло.
— Без ног живут, — огрызнулся Миклош, — а без одной и подавно! Приданое дам, замуж выдам.
Что-то горячее коснулось глаз и исчезло, стало жарко, словно руки в кипяток окунули. Шалые глаза, блестящие крылья за спиной или это волосы? Барболкины волосы или чьи-то еще?
— Передай, — звенит в ушах, — передай, передай, передай…
Миклош грохнулся на колени, он еще ничего не сделал, но малышка дернулась и закричала.
— Барбола, давай руку!
Женщина подняла измученные глаза. Она ничего не понимала. Миклош тоже не понимал, но знал, что делает правильно.
— Руку!
Чужая ладошка во вдруг одеревеневших пальцах, белая метель в глазах. Не метель — лепестки, бессчетное множество лепестков. Южный ветер срывает их с вишен, звенят дальние колокольчики, хохочут, пляшут, звенят браслетами крылатые создания и мчится сквозь весеннюю живую метель вечная охота. Бьют молодую траву серебряные копыта, заливаются белоснежные синеглазые псы, вьются длинные гривы, смеются, горячат коней, подбрасывают и ловят на скаку клинки всадники. Так было и так будет, только лепестки разлетятся пчелиными роями, обернутся листопадом, станут снегом и вновь вскипят вишневым цветом… Жизнь вечна, мир вечен, полет вечен!