3
Страшное место, сюда роса и та не падает. Какая роса, тут и травы-то нет, а есть наполовину заполненный пеплом провал, из которого торчат трехрогие ветки. Здесь они и лежат. Оба. Отец да Ферек.
Легкий звон, словно струна лопнула, и нет ни ветки, ни золы, ни ямы. Только трава-белоцветка да веселая роса.
— Ничего не вижу, — пожаловался высокий воин с добрыми глазами, кажется, Янчи.
— Поверь на слово, — бросил Миклош Мекчеи, — здесь это.
Почему они с сыном господаря видят, а другие нет? Барболке захотелось вцепиться в чье-нибудь плечо, а еще лучше сбежать, но она только плотней запахнула плащ.
Шестнадцать витязей встали по кругу, где велел Миклош. Они видели только траву, а внизу под слоем холодного пепла шевелилось, исходя злобой, зеленое марево. Убить не убьешь, но прогнать в подгорные болота можно.
Шестнадцать знавших кровь сабель вошли в землю с четырех сторон, отделяя гнездо от чистой земли. В светлых клинках вспыхнуло солнце, превращая сталь в огонь. Резанул Миклош Мекчеи по руке ножом с роговой рукоятью, тронул кровавой ладонью четыре рябиновых кола, и вошли они в землю, как в масло.
Дальше — просто. Вырыть, выбрать до последней пылинки холодную мерзость, набить яму рябиновыми поленьями и четыре дня жечь костер, а выбранную погань смешать с толченым стеклом, рябиновым углем да кошачьей шерстью, забить в еловые сундуки и на закате утопить в горячем озере, чтоб ни следа, ни памяти. Холодные гости не терпят кошек и еловой смолы, она уйдет, должна уйти…
— Больно! — Пухленькая девчушка лет четырех поднялась из травы, по щекам текут слезы, на вышитом платьишке — мокрая земля. — Горячо!
— Пирошка!
— Мамка! — Малышка заковыляла к Барболке. — НА меня! Мамка!
Живая! Боговы охотники, живая!
— Стой! С ума сошла! — Кто-то ухватил Барболку, сжал до боли плечи. Пирошка замахала ручонками, за плечом сестренки поднялась насупленная Илька, тоже в земле. На щеке — синее пятно, три пятна на шее.
— Горячо, — пожаловалась старшая, младшая шмыгнула носом, глазенки совсем заплыли.
— Мертвые они, гица! Мертвые!
Широкая спина заслоняет и солнце, и сестренок. Резкий свист, рвущийся из-под земли протяжный ослиный рев. Миклош отступает, какой он бледный. Безголовая Пирошка среди белой травы, рядом — Илька, худенькое тело разрублено пополам, но крови нет, у мертвых кровь не течет.
— Сжечь ведьму! — рычит кто-то под ухом. — И все семя ейное!
Ее дети тоже стали бы ведьминым семенем, выйди она за Ферека. Но если б она вышла за Ферека, отец его не убил бы, а мать не скормила обоих Холодной Гостье. Пирошка была бы жива, и Илька…