Ихе на шаунь.
Саэн.
Беззаконная ночь, ночь неистовства, ночь охоты.
Ветер перебрал волосы на моей голове, провел пальцем вдоль хребта и пощекотал подвздохом. Я толкнула ногами свой постылый насест — он провалился вбок и вниз. Мгновенно сократилась маленькая площадь перед таверной, червоточина улицы сплелась с другими и потерялась. Береговая линия выгнулась зубчатой дугой, сразу за пунктиром волноломов разинуло черную пасть море.
Вязкий от влаги воздух до отказа наполнил крылья. Земля далеко внизу дышала холодом и тленом, сланец крыш мерцал селедочной чешуей. Химера застыла подо мной ворохом сетей — и них запутались и заснули навсегда диковинные рыбы, и подводные твари, и морские ежи, звезды и раковины, и скелеты кораблей и колотый соленый лед — вперемешку. Гребни и ярусы кварталов, костяные остовы шпилей, улицы — провалами меж ребер, и ни единого огонька: смертные в преддверии Саэн накрепко заперли увешанные оберегами ставни, замкнули двери, начертав на них охранные руны, и теперь жгли в очагах рябину и боярышник, защищая хрупкое свое тепло.
А северный горизонт выплескивал на город волны тьмы, тьмы слепящей, алчной, прошитой высверками молний, тысячеглавой, тысячекрылой тьмы, клубящейся на фоне туч будто мошкара.
Свободные охотники, гончие псы Полуночи, лихие слуги Господина, мои братья и сестры. Они приближались, неся с собою шторм, а визг и хохот прибоем летели перед ними.
Бледной лентой на ветру, змеящимся обрывком савана впереди всех несся Стурворм, на загривке его сидел сам Герне Оленеголовый с копьем в одной руке и хлыстом в другой. Над ним и чуть приотстав — Наэ, сын Господина и смертной женщины; руки его были пусты, нагое тело светилось словно ледяной меч, а черные крылья резали воющий воздух на студенистые ломти. И следом за высшими наймарэ — возбужденной толпой, визжащим месивом — остальная свита, к которой я так жаждала присоединиться.
Вывалились из туч и пошли кружить каруселью над городом, завинчивая ветер напряженной спиралью, обратной ходу луны и солнца, закручивая тугую пружину урагана, и сердцем ее — я уже видела — была до зубной боли знакомая мне площадь в истоке улицы, ведущей в порт.
Эй, подождите!
Я с вами!
Крылья мои распахнули объятия дрожащей ночи, вытянутые руки нащупали нити воздушных течений, я кувырнулась, наматывая воздух на себя — и пошла по большой дуге противосолонь, вплетая свое рукоделие в общий колдовской кокон.
Почуяв зовущий взгляд, вскинула голову. Наэ, летевший впереди, глядел на меня и манил рукой. Наэ, которого я еще малышом катала на спине, таскала для него сладости со столов человечьих королей, Наэ, который некогда по детской доверчивости шепнул мне свое истинное имя — Иери. Маленький Наэ Иери, теперь взрослый и чужой. С глаз долой — из сердца вон. Я думала, он забыл меня — мало ли у него было таких как я, мамок-нянек, шутов-скоморохов.