— Пожалуй, что такъ… Здѣсь такъ же, какъ и на Большомъ проспектѣ, попадаются садики изъ нѣсколькихъ деревьевъ.
— Здѣсь на дворахъ садиковъ много, эфендимъ, сказалъ съ козелъ Нюренбергъ. — Но еще больше этого садиковъ изъ маленькаго улица, которыя пересѣваютъ нашу Диванъ-Іоли. Тамъ дома маленькаго, для одного семейства, деревяннаго дома и почти на каждаго двора есть или садикъ или пять, шесть кипариснаго дерева. Сейчасъ мы свернемъ въ такова улица, и вы будете видѣть самаго настоящаго турецкаго житье… Европейскаго человѣкъ тамъ и на сто турокъ одинъ нѣтъ.
Онъ пробормоталъ что-то кучеру по-турецки, и экипажъ свернулъ въ первую-же улицу, пересѣкавшую Диванъ-Іоли и поѣхалъ шагомъ по мостовой изъ крупнаго камня.
Декорація тотчасъ же перемѣнилась. По правую и по лѣвую сторону узкой улицы жались другъ съ другу небольшіе пестрой окраски домики съ окнами безъ симетріи, прикрытыми деревянными рѣшетчатыми ставнями-жалузи, окрашенными въ зеленый цвѣтъ. Рѣдко гдѣ попадалось окно съ отворенными ставнями, но оно ужъ непремѣнно было изнутри завѣшано густымъ узорчатымъ тюлемъ. Дома были двухэтажные и даже трехэтажные, но такой странной постройки, что второй этажъ выдавался впередъ на улицу надъ первымъ, по крайней мѣрѣ на сажень впередъ, а надъ вторымъ этажемъ выдавался третій, такъ-что у трехэтажнаго дома образовывались два навѣса на улицу. Ворога между домами, ведущія во дворъ, узенькія деревянныя, тоже пестрой окраски, настолько узки, что въ нихъ пройдетъ развѣ только вьючная лошадь. Изъ-за воротъ, составлявшихъ просвѣты между домовъ, торчали кипарисы и голыя отъ листьевъ, но уже цвѣтшія розовымъ цвѣтомъ миндальныя деревья.
— Вотъ эта улица самаго старо-турецкаго жилье, отрекомендовалъ Нюренбергъ. — Здѣсь на каждаго дворъ есть садъ и въ саду фонтанъ.
— А во дворъ войти и посмотрѣть нельзя? спросилъ Николай Ивановичъ.
— Пхе! Нѣтъ, низачто на свѣтѣ! отрицательно покачалъ головой Нюренбергъ. — Туда мужскаго персона можетъ войти только съ самаго хозяинъ.
— Отчего?
— Да вѣдь это въ каждаго дома гаремъ.
— Да что вы! удивленно произнесъ Николай Ивановичъ и даже приподнялся съ своего мѣста въ коляскѣ, весь обратившись въ зрѣніе, устремленное на зеленыя рѣшетчатыя ставни. — Глаша! Слышишь? Это гаремы. Вотъ они гаремы-то какіе!
— Ну, такъ что-жъ изъ этого? отвѣчала супруга, подозрительно-ревниво взглянувъ на мужа. — Чего ты пѣтухомъ-то такимъ встрепенулся? Даже привскочилъ… И глаза заиграли, какъ у кота въ мартѣ мѣсяцѣ.
— Да я что-же? Я — ничего… нѣсколько опѣшилъ Николай Ивановичъ и продолжалъ:- Такъ вотъ какіе гаремы-то въ Турціи бываютъ! А жены турокъ — вотъ за этими ставнями? спрашивалъ онъ Нюренберга.