Старику турку было дано еще пять піастровъ и онъ приложилъ ладонь ко лбу въ знакъ благодарности, а когда супруги стали выходить изъ кіоска на лѣстницу, порылся у себя въ карманѣ халата, вынулъ оттуда маленькій камушекъ и протянулъ его Глафирѣ Семеновнѣ. Та не брала и попятилась.
— Что это? спросила она.
— Берите, берите. Это вамъ сувениръ онъ даетъ, сказалъ Нюренбергъ. — Кусочекъ фаянсъ отъ отдѣлки здѣшняго кіоскъ. Здѣсь имъ это охъ какъ запрещено!
Глафира Семеновна взяла. Старикъ турокъ протянулъ руку и сказалъ: «бакшишъ».
Нюренбергъ сказалъ ему что-то по-турецки и оттолкнулъ его.
— О, какого жаднаго эти попы! Далъ бакшишъ направо, далъ бакшишъ налѣво — и все мало. Еще проситъ! воскликнулъ онъ.
Супруги стали спускаться съ лѣстницы.
— Куда теперь? Въ Софійскую мечеть? спрашивалъ проводника Николай Ивановичъ, садясь въ коляску.
— Нѣтъ. Мнѣ хотѣлось-бы, чтобы Ая-Софія была для васъ послѣдняго удовольствіе. Отсюда мы поѣдемъ въ Голубинаго мечеть и тоже не будемъ входить въ нее. Зачѣмъ давать лишняго серебрянаго меджидіе турецкаго попамъ? Внутри ее только англичане смотрятъ. Въ ней есть восемь колоны изъ ясписъ — вотъ и все. А мы войдемъ въ Караванъ-Сарай, котораго идетъ вокругъ всего мечеть, и посмотримъ знаменитаго баязитскаго голуби. Мечеть этаго называется — Баязитъ-мечеть.
Лошади мчались, проѣхали двѣ-три торговыя узенькія улицы съ турками ремесленниками, работающими на порогахъ лавокъ, и переполненныя рыжими собаками и сѣренькими вьючными осликами, тащущими перекинутыя черезъ спины корзинки, набитыя бѣлымъ печенымъ хлѣбомъ, и наконецъ выѣхали на площадь. На площади вырисовывалась громадная мечеть довольно тяжелой архитектуры, окруженная высокой каменной оградой, напоминающей нашу монастырскую. Также высились каменныя ворота въ оградѣ съ какимъ-то жильемъ надъ ними, а надъ входомъ, гдѣ у насъ обыкновенно находятся большія иконы, былъ изображенъ полумѣсяцъ и подъ нимъ изреченія изъ Корана золотыми турецкими буквами на темно-зеленомъ фонѣ. У воротъ ограды въ два ряда, направо и налѣво, шпалерами выстроились торговцы въ фескахъ и чалмахъ, халатахъ и курткахъ, продающіе съ ларьковъ сласти, стеклянную и фарфоровую посуду, самыя разнообразныя четки, тюлевыя покрышки для лицъ турецкихъ женщинъ, пестрые турецкіе пояса и цѣлыя груды апельсиновъ.
— Вотъ она Баязитъ-мечеть, сказалъ съ козелъ Нюренбергъ, оборачиваясь къ супругамъ.
— Батюшки! Да тутъ цѣлая ярмарка. Точь въ точь, какъ въ нашихъ глухихъ монастыряхъ во время храмоваго праздника, сказалъ Николай Ивановичъ и спросилъ проводника:- Всегда здѣсь торгуютъ?