— Вотъ у васъ я ѣсть бифштексъ не боюсь. Я знаю, что армяне лошадиную говядину не ѣдятъ, а въ турецкомъ ресторанѣ не рѣшилась-бы.
Армянинъ наклонился къ ней, тронулъ ее громадной ладонью по плечу и сказалъ:
— Такой говядина, какъ у меня, дюша моя, у самаго падишахъ нѣтъ.
Онъ налилъ изъ бутылки въ двѣ рюмки желтоватой жидкости и выпилъ вмѣстѣ съ Николаемъ Ивановичемъ. Тотъ проглотилъ и сморщился.
— Фу, сатана какая! Что это съ перцемъ, что-ли?
— Безъ перцомъ. Самая хорошая турецкая водка.
— Боже мой! Турецкая водка… Слушаю и ушамъ своимъ не вѣрю, что въ мусульманской Турціи водка есть! — проговорила Глафира Семеновна. — Не такъ я себѣ Константинополь воображала. Я думала, что здѣсь объ винѣ и водкѣ говорить даже запрещено.
— Самая лучшая водка, дюша мой, — продолжалъ Карапетъ:- но турецкая водка всегда ротъ и горло кусаетъ, когда это одну румку пьетъ. Выпей двѣ и пріятное удовольствіе въ брюхѣ будетъ.
И онъ налилъ вторично въ рюмки. Николай Ивановичъ взглянулъ на жену.
— Развѣ ужъ изъ-за томатовъ только выпить. Томаты маринованные очень хороши. Ну, по-русски, хозяинъ… Ваше здоровье… Очень радъ, что судьба меня столкнула съ вами. Обѣдъ прелестный. Домашній, безхитростный, но это то я и люблю.
Не хулила ѣду и Глафира Семеновна и кушала съ аппетитомъ мясо, и томаты, и рисъ съ шафраномъ, поданный къ шашлыку, но когда Карапетъ въ третій разъ сталъ наливать водку въ рюмки, строго произнесла:
— Это ужъ чтобъ послѣдняя была.
— Послѣдняя, послѣдняя, мадамъ, дюша мой, — отвѣчалъ Карапетъ, улыбнулся и прибавилъ: — Мой жена, дюша мой, тоже вотъ такъ, какъ ты, не давала мнѣ пить много водки. Теперь твое и барыни здоровье, эфендимъ, — чокнулся онъ съ Николаемъ Ивановичемъ, выпилъ и принялся ѣсть сырой корень петрушки, хрустя зубами и похваливая:- Хороша арменска закуска, здорова арменска закуска.
Когда обѣдъ былъ конченъ, Карапетъ тронулъ Николая Ивановича ладонью по плечу и сказалъ:
— Хочешь, дюша мой, эфендимъ, я тебя сегодня по-русскому угощу?
— Нѣтъ, нѣтъ, ужъ довольно. Пожалуйста довольно насчетъ вина! — замахала руками Глафира Семеновна.
— Стой, барыня! Стой, мадамъ! Не вино… Сама похвалишь. Сама скажешь, что Карапетка хорошій человѣкъ. Сегодня субботъ, Николай Иванычъ, завтра праздникъ воскресенье… Ты теперь ложись и спи и гляди хорошій самый лучшій сонъ, а я пойду въ лавку. Ты, дюша мой, проснешься, а я лавку запру и пойдемъ мы съ тобой, дюша мой, въ баню.
— Въ баню? А что? Да вѣдь это прекрасно. Глаша, какъ ты думаешь? — спросилъ Николай Ивановичъ жену.
— Иди. Но только ужъ пожалуйста тамъ не пить.