— Въ банѣ-то? Да какое-же тамъ питье! Съ удовольствіемъ, съ удовольствіемъ, Карапетъ Аветычъ, схожу съ тобой въ баню. Много я про турецкую баню слыхалъ, а теперь воочію ее увижу. Пойдемъ, пойдемъ. А вернемся — ты мнѣ самоварчикъ изобразишь. Обѣщалъ вѣдь самоваръ.
— Будытъ, будытъ… И самоваръ послѣ баня будытъ, — кивнулъ армянинъ.
— Глаша! Да вѣдь это восторгъ что такое! Какъ должны мы быть благодарны случаю, что повстрѣчались съ Карапетомъ Аветычемт.
Карапетъ стоялъ и кланялся.
— Такъ въ баню сегодня вечеромъ? Хорошо. Прощай, дюша мой, прощай мадамъ, — сказалъ онъ, протянувъ постояльцамъ свою громадную руку и удалился.
Супруги долго-бы еще спали крѣпкимъ послѣобѣденнымъ сномъ, но Николая Ивановича разбудилъ армянинъ-мясникъ. Онъ проникъ черезъ незапиравшуюся дверь, стоялъ около софы надъ Николаемъ Ивановичемъ и говорилъ:
— Вставай, баринъ! Вставай, эфендимъ! Вставай, дюша мой, пора въ баня идти.
Николай Ивановичъ открылъ глаза, увидалъ передъ собой при свѣтѣ горѣвшей на столѣ лампы крупную волосатую фигуру въ фескѣ и съ засученными рукавами рубашку и сразу вскочилъ и сѣлъ на софѣ.
— А вещи наши изъ гостинницы привезли? — спросилъ онъ.
— Привезли, привезли. Я и счетъ за тебя, дюша мой, заплатилъ. Сейчасъ внесутъ твои вещи. А счетъ четыреста двадцать и три піястръ.
— Сколько? — испуганно спросилъ Николай Ивановичъ, но когда Карапетъ повторилъ сумму и прибавилъ, что это піястры, а не франки, онъ тотчасъ-же сообразилъ и сказалъ:- Да, да… Піястръ — семь, восемь копѣекъ. Ну, это еще не очень сильно ограбили. Глаша! вставай! — крикнулъ онъ женѣ, которая продолжала еще спать на своей софѣ, свернувшись калачикомъ.
— Пріѣхали? — откликнулась съ просонья Глафира Семеновна. — А какая это станція?
— Вишь, какъ заспалась! Думаетъ, что все еще по желѣзной дорогѣ ѣдемъ. Ну, пусть она лежитъ. Давайте сюда наши вещи.
— Аветъ! Тамара! — ударилъ въ ладоши хозяинъ и заговорилъ что-то на гортанномъ нарѣчіи.
Дверь распахнулась, и дочь его и сынъ начали втаскивать подушки, свертки, картонки. Наконецъ, самъ Карапетъ съ сынишкой втащилъ сундукъ супруговъ.
— Глаша! Смотри-ка, какой любезный Карапетъ Аветычъ-то, сказалъ Николай Ивановичъ женѣ. — Чтобъ не будить насъ, принялъ всѣ наши вещи и по счету изъ гостинницы за насъ заплатилъ.
Глафира Семеновна открыла глаза и щурилась на горѣвшую лампу.
— А гдѣ-же нашъ проводникъ Нюренбергъ? — спросила она.
— Онъ убѣжалъ, барыня-сударыня, я говорю ему: жди. А онъ говоритъ: «я завтра приду», — отвѣчалъ армянинъ. — О, это тонкій каналья. Онъ хочетъ съ васъ и за завтра деньги получить. Ну, идемъ, дюша мой, эфендимъ, въ баню — обратился онъ къ Николаю Ивановичу.