— Вотъ фески продаютъ! — воскликнулъ Николай Ивановичъ. — Надо мнѣ купить одну на память, — сказалъ онъ Карапету, останавливаясь около лавки. — Карапетъ Аветычъ, пожалуйста, сторгуй.
— Можно… — отвѣчаетъ армянинъ. — Тутъ самъ мастеръ, самъ и продаетъ, а потому дорого не возьметъ. Снимай шапку, дюша мой, эфендимъ.
Турокъ-фесочникъ инстинктивно понялъ, что для эфендима требуется и, прежде чѣмъ Николай Ивановичъ снялъ съ себя барашковую скуфейку, вынулъ уже изъ-подъ прилавка кардонку и сталъ выкидывать изъ нея фески. Карапетъ щупалъ ихъ доброту и плохія откидывалъ. Николай Ивановичъ сталъ примѣрять отобранныя. Карапетъ поправлялъ ихъ на его головѣ, надвигая на затылокъ, — и говорилъ:
— Вотъ какъ богатый эфендимъ феска носить долженъ. А на лобъ феска, такъ это значитъ что у эфендимъ долги много. Гляди на насъ, дюша мой… Гляди въ мои глазы. Хорошо, совсѣмъ Николай-бей выглядишь.
— Послушай, Николай… На что тебѣ феска?.. Оставь. Не покупай… — сказала Глафира Семеновна мужу.
— Нѣтъ, нѣтъ… Я желаю, душечка, купить на память. Въ Петербургѣ я буду въ ней на дачѣ по саду гулять, на балконѣ сидѣть… Почемъ? — спросилъ Николай Ивановичъ армянина.
— Давай серебряный меджидіе… Онъ тебѣ еще сдачи дастъ.
Николай Ивановжчъ подалъ турку меджидіе, но турокъ требовалъ еще. Армянинъ сдернулъ съ головы Николая Ивановича феску и кинулъ прямо въ бороду турку, сказавъ своему постояльцу:
— Пойдемъ, дюша мой, въ Базаръ. Тамъ дешевле купимъ.
Они взяли деньги и стали отходить отъ лавки. Турокъ выскочилъ изъ-за прилавка, схватилъ Николая Ивановича за руку и совалъ ему феску. Но оказалось, что турокъ соглашается отдать феску за меджидіе, а армянинъ требуетъ съ меджидіе сдачи два піастра, вслѣдствіе чего армянинъ вырвалъ изъ рукъ Николая Ивановича феску и опять кинулъ ее турку въ бороду. Они сдѣлали уже нѣсколько шаговъ отъ лавки, но турокъ нагналъ ихъ, вручилъ снова феску и при ней серебряный піастръ. Карапетъ стоялъ на своемъ и требовалъ не одинъ, а два піастра сдачи, но Николай Ивановичъ сунулъ турку меджидіе, и феска была куплена.
— Карапетъ! Глаша! Я. надѣну теперь феску на голову да такъ и пойду на базаръ, а шапку спрячу въ карманъ, — сказалъ Николай Ивановичъ. — Вѣдь можно, Карапетъ Аветычъ?
— А отчего нельзя, дюша мой? — отвѣчалъ армянинъ. — Иды, иды… Первый почетъ тебѣ будетъ, — и онъ надѣлъ на своего постояльца феску.
— Николай! Полно тебѣ дурака-то ломать! Ну, тебѣ не стыдно! Словно маленькій, — протестовала Глафира Семеновна, но мужъ такъ и остался въ фескѣ.
Они продолжали путь. По дорогѣ попалось старое турецкое кладбище съ полуразвалившеюся каменной оградой, кладбище, какихъ въ Стамбулѣ много. Изъ-за ограды выглядывали двѣ закутанныя турчанки съ смѣющимися молодыми глазами. Онѣ пришли навѣстить могилы своихъ родственниковъ, сидѣли около памятника и ѣли изъ бумажнаго тюрика засахаренные орѣхи, смотря на прохожихъ.