— Ну, путешественница! Да изволь, я за тебя буду пробовать мясо, предложилъ Николай Ивановичъ.
— Ты? Да ты нарочно постараешься меня на кормить лошадятиной. Я тебя знаю. Ты озорникъ.
— Вотъ невѣроятная-то женщина! Чѣмъ-же это я доказалъ, что я озорникъ?
— Молчи, пожалуйста. Я тебя знаю вдоль и поперекъ.
Николай Ивановичъ развелъ руками и обидчиво поклонился женѣ.
— Изучены насквозь. Помню я, какъ вы въ Неаполѣ радовались, когда я за табльдотомъ съѣла по ошибкѣ муль — этихъ проклятыхъ улитокъ, принявъ ихъ за сморчки, кивнула ему жена. — Вы должны помнить, что со мной тогда было. Однако, сниму-ка я съ себя корсетъ да прилягу, прибавила она. — Кондуктору данъ гульденъ въ Вѣнѣ, чтобы никого съ намъ не пускалъ въ купэ, стало быть нечего мнѣ на вытяжкѣ-то быть.
— Да конечно-же сними этотъ свой хомутъ и всѣ подпруги, поддакнулъ Николай Ивановичъ. — Не передъ кѣмъ здѣсь кокетничать.
— Да вѣдь все думается, что не ворвался-бы кто-нибудь.
— Нѣтъ, нѣтъ. Ужъ ежели взялъ гульденъ, то никого не впуститъ. И наконецъ, до сихъ-же поръ онъ держалъ свое слово и никого не впустилъ къ намъ.
Глафира Семеновна разстегнула лифъ и сняла съ себя корсетъ, положивъ его подъ подушку. Но только что она улеглась на диванѣ, какъ дверь изъ корридора отворилась и показался въ купэ кондукторъ со щипцами.
— Ich habe die Ehre… произнесъ онъ привѣтствіе.- Ihre Fahrkarten, mein Herr…
Николай Ивановичъ взглянулъ на него и проговорилъ:
— Глаша! Да вѣдь кондукторъ-то новый! Не тотъ ужъ кондукторъ.
— Нови, нови… улыбнулся кондукторъ, простригая билеты.
— Говорите но русски? радостно спросилъ его Николай Ивановичъ.
— Мало, господине.
— Братъ славянинъ?
— Славяне, господине, поклонился кондукторъ и проговорилъ по нѣмецки:- Можетъ быть русскіе господа хотятъ, чтобы они одни были въ купэ?
Въ поясненіе своихъ словъ онъ показалъ супругамъ свои два пальца.
— Да, да… кивнулъ ему Николай Ивановичъ. — Ихъ гебе… Глаша! Придется и этому дать, а то онъ пассажировъ въ наше купэ напуститъ. Тотъ кондукторъ, подлецъ, въ Буда-Пештѣ остался.
— Конечно-же, дай… Намъ ночь ночевать въ вагонѣ, послышалось отъ Глафиры Семеновны. — Но не давай сейчасъ, а потомъ, иначе и этотъ спрыгнетъ на какой-нибудь станціи и придется третьему давать.
— Я дамъ гульденъ!.. Ихъ гебе гульденъ, но потомъ… сказалъ Николай Ивановичъ.
— Нахеръ… Нахеръ…. прибавила Глафира Семеновна.
Кондукторъ, очевидно, не вѣрилъ, бормоталъ что-то по нѣмецки, по славянски, улыбался и держалъ руку пригоршней.
— Не вѣритъ. Ахъ, братъ-славянинъ! За кого-же ты насъ считаешь! А мы васъ еще освобождали! Ну, ладно, ладно. Вотъ тебѣ полъ-гульдена. А остальные потомъ, въ Бѣлградѣ… Мы въ Бѣлградъ теперь ѣдемъ, говорилъ ему Николай Ивановичъ, досталъ изъ кошелька мелочь и подалъ ему.