— Я не понимаю только, чего ты спозаранку турецкимъ словамъ началъ учиться! Вѣдь мы сначала въ Сербію ѣдемъ, въ Бѣлградѣ остановимся, проговорила Глафира Семеновна.
— А гдѣ-жъ у меня книжка съ сербскими словами? У меня нѣтъ такой книжки. Да, наконецъ, братья славяне насъ и такъ поймутъ. Ты видѣла давеча кондуктора изъ славянъ — въ лучшемъ видѣ понялъ. Вѣдь у нихъ всѣ слова наши, а только на какой-то особый манеръ. Да вотъ тебѣ… указалъ онъ на регуляторъ отопленія въ вагонѣ. — Видишь надписи: «тепло… студено…» А вонъ вверху около газоваго рожка, чтобы свѣтъ убавлять и прибавлять: «свѣтъ… тма…» Неужели это не понятно? Братья-славяне поймутъ.
Поѣздъ замедлилъ ходъ и остановился на станціи.
— Посмотри-ка, какая это станція. Какъ называется? спросила Глафира Семеновна.
Николай Ивановичъ сталъ читать и запнулся:
— Сцабаце… По венгерски это, что-ли… Рѣшительно ничего не разберешь, отвѣчалъ онъ.
— Да вѣдь все-таки латинскими буквами-то написано.
— Латинскими, но выговорить невозможно… Сзазба…
Глафира Семеновна поднялась и сама начала читать. Надпись гласила: «Szabadszallas».
— Сзабадсзалась, что-ли! прочла она и прибавила:- Ну, языкъ!
— Я тебѣ говорю, что хуже турецкаго. Цыгане… И навѣрное, какъ наши цыгане, конокрадствомъ, ворожбой и лошадинымъ барышничествомъ занимаются, а также и насчетъ того, гдѣ что плохо лежитъ. Ты посмотри, въ какихъ овчинныхъ накидкахъ стоятъ! А рожи-то, рожи какія! Совсѣмъ бандиты, указалъ Николай Ивановичъ на венгерскихъ крестьянъ въ ихъ живописныхъ костюмахъ. — Вонъ и бабы тутъ… Подолъ у платья чуть не до колѣнъ и сапоги мужскіе съ высокими голенищами изъ несмазанной желтой кожи… Глафира Семеновна смотрѣла въ окно и говорила.
— Дѣйствительно страшные… Знаешь, съ одной стороны хорошо, что мы одни въ купэ сидимъ, а съ другой…
— Ты ужъ боишься? Ну, вотъ… Не бойся… У меня кинжалъ въ дорожной сумкѣ.
— Какой у тебя кинжалъ! Игрушечный.
— То есть какъ это игрушечный? Стальной. Ты не смотри, что онъ малъ, а если имъ направо и налѣво…
— Поди ты! Самъ первый и струсишь. Да про день я ничего не говорю… Теперь день, а вѣдь намъ придется ночь въ вагонѣ ночевать…
— И ночью не безпокойся. Ты спи спокойно, а я буду не спать, сидѣть и караулить.
— Это ты-то? Да ты первый заснешь. Сидя заснешь.
— Не засну, я тебѣ говорю. Вечеромъ заварю я себѣ на станціи крѣпкаго чаю… Напьюсь — и чай въ лучшемъ видѣ сонъ отгонитъ. Наконецъ, мы въ вагонѣ не одни. Въ слѣдующемъ купэ какіе-то нѣмцы сидятъ. Ихъ трое… Неужели въ случаѣ чего?..
— Да нѣмцы-ли? Можетъ быть такіе-же глазастые венгерцы?