— Виноватъ, душечка, прости! Дѣйствительно, я ошалѣвши, опомнился Николай Ивановичъ. — Эта исторія съ прокуроромъ не даетъ мнѣ покою.
И онъ кинулся съ сундуку искать окурокъ.
— Да ужъ вынула, вынула, сказала ему жена, взглянула на него, увидала его жалкую, удрученную физіономію и ей сдѣлалось жалко его. — Не знаю только, къ чему ты такъ особенно убиваешься, прибавила она. — Вѣдь въ сущности ты всегда можешь отпереться, что ты назвался генераломъ. Вѣдь слугѣ ты сказалъ только на словахъ, что ты превосходительство, а письменныхъ доказательствъ никакихъ нѣтъ.
— На словахъ, на словахъ, подхватилъ Николай Ивановичъ, нѣсколько повеселѣвъ. — Только на словахъ.
— Ну, такъ вотъ такъ и отвѣчай: „знать, молъ, ничего не знаю, вѣдать не вѣдаю, паспортъ у меня въ порядкѣ, а если меня люди вздумали звать превосходительствомъ, то я въ этомъ не виноватъ“.
— Такъ и скажу, такъ и скажу, милая. Дѣйствительно, я ни въ чемъ не виноватъ. Люди это все, а не я, гостинничная и ресторанная челядь вздумала меня называть превосходительствомъ. Они и этимъ проклятымъ репортерамъ и корреспондентамъ сообщили, что генералъ Ивановъ пріѣхалъ, говорилъ Николай Ивановичъ. И знаешь, что я рѣшилъ сдѣлать? Я рѣшилъ завтра-же, какъ только прокуроръ войдетъ къ намъ, по первому-же абцугу дать ему взятку, поднести сербскія бумажки. Вѣдь все равно ихъ у насъ здѣсь не беретъ ни банкъ, ни мѣняла. Къ тремъ жидамъ мѣняламъ давеча послѣ обѣда заѣзжали — ни одинъ жидюга не размѣнялъ.
— Смотри какъ-бы, не раздражить этимъ. Это ужъ ты потомъ. А на первыхъ порахъ только отпирайся. „Знать, молъ не знаю, вѣдать не вѣдаю“, совѣтовала
— Такъ и стану говорить, а только вѣдь свидѣтели будутъ. Первый свидѣтель — это корридорный. Когда я ему подалъ мою карточку для записи моей фамиліи на доскѣ, онъ спросилъ меня: „экселенцъ?“ — и я отвѣтилъ ему: „хорошо, пишите экселенцъ. Я экселенцъ“. Вотъ такъ что-то въ этомъ родѣ. Не вызвать-ли развѣ сейчасъ корридорнаго да не сунуть-ли ему десятокъ левовъ, чтобы онъ ничего этого прокурору не разсказывалъ? — задалъ женѣ вопросъ Николай Ивановичъ.
— Что ты! Что ты! Такъ все дѣло испортишь. Вотъ еще что выдумалъ! воскликнула Глафира Семеновна. — Ты съ корридорнымъ держи себя по прежнему гордо и съ достоинствомъ. А то якшаться съ корридорнымъ! Подкупать его?.
— Ну, такъ я только прокурору. Прокурору надо дать. Прокурору я осторожно… Какъ только я увижу, что онъ клонитъ рѣчь къ тому, чтобы задержать меня въ Софіи, я сейчасъ: „не можете-ли вы сдѣлать для меня, какъ для русскаго славянина, услугу?.. Въ виду, молъ, поворота въ Болгаріи ко всему русскому, услугу русскому человѣку. Есть, молъ, у меня сербскія бумажки, а ихъ не мѣняютъ. Такъ не размѣняютъ-ли ихъ вамъ?“ Вотъ эдакимъ манеромъ и подсуну. Онъ пойметъ.