— Тридцать семь копѣекъ, отвѣчала Арина.
— Ну, вотъ видишь. Надо порасчитать, да и порасчитать. Здѣсь въ Питерѣ хлѣбъ-то двѣ съ половиной копѣйки. Не найдемъ работы сегодня, такъ нужно, чтобы и на ужинъ и на ночлегъ хватило. Охъ, Мать Пресвятая Богородица, какъ трудно въ Питерѣ! Ежели, къ примѣру, на обѣдъ мы возьмемъ себѣ по два фунта хлѣба — то вотъ ужъ два пятака вонъ… начала расчитывать Акулина. — А у насъ у обѣихъ сорокъ три копѣйки… Ежели теперича гривенникъ вычесть на обѣдъ, да потомъ на ужинъ…
Арина молчала.
Свернули въ большую улицу и показался желтый заборъ, виднѣлись распахнутыя ворота.
— Вотъ онъ желтый-то заборъ, Акулинушка, вотъ тотъ огородъ, о которомъ намъ сказывали, заговорила Арина.
— Да, да, да… отвѣчала Акулина. — Надо сворачивать въ ворота.
Онѣ вошли на огородъ. На огородѣ было топко. Очевидно, тутъ зимой была свалка снѣга. И по сейчасъ еще кой-гдѣ виднѣлись темныя труды навозной земли и въ ней бѣлѣлись комья снѣга. Къ раздѣлкѣ огорода еще и не приступали. Изъ прошлогоднихъ грядъ торчали черныя капустныя кочерыжки. Впрочемъ, вдали виднѣлись парники, около нихъ сложеныя груды соломистаго навоза и бродили два мужика и нѣсколько бабъ. Одинъ мужикъ былъ въ полосатой фуфайкѣ, другой въ синемъ суконномъ кафтанѣ на распашку и полы кафтана держалъ перекинутыми черезъ лѣвую руку. Яркимъ пятномъ краснѣла кумачевая рубаха, выпущенная изъ подъ жилетки. Мужикъ въ кафтанѣ, завидя Акулину и Арину, тотчасъ же приложилъ къ козырьку правую ладонь зонтикомъ и сталъ смотрѣть на нихъ.
— Вамъ кого? — крикнулъ онъ наконецъ.
— Кокоркина, Ивана Семеныча, милостивецъ, — сказала Акулина. — Насъ къ нему послали.
— Я Кокоркинъ. Вы наниматься, что-ли?
— Наниматься, наниматься, голубчикъ. Пріѣхали вотъ изъ деревни…
— Рано пріѣхали на огородную работу. На огородную работу надо послѣ Пасхи пріѣзжать. Вы изъ какихъ мѣстъ будете?
— Боровичскія.
Кокоркинъ помолчалъ, покрутилъ головой и сказалъ:
— Изъ Боровичскаго уѣзда — баба не важнецъ. Я только гдовскихъ бабъ къ себѣ беру.
— Возьми и насъ, голубчикъ. Стараться будемъ, — поклонилась Акулина.
— Возьми!.. Своихъ гдовскихъ у меня послѣ Пасхи ступа не протолченная ненаѣдеть. Боревичскую бабу я вообще не люблю.
— Заслужимъ, кормилецъ.
— Работы на огородѣ теперь самая малость. Какъ тутъ брать-то? Я и гдовскимъ отказывалъ. Положимъ, у меня теперь бабы только изъ харчей работаютъ, которыя ежели…
Хозяинъ замолчалъ. Молчали и Акулина съ Ариной.
— У Ардальона Сергѣева вонъ по пятіалтынному работаютъ, — сказала наконецъ Акулина.
— А нешто ужъ были тамъ? — спросилъ Кокоркинъ.