Вручив свои дары Мамаю, Михаил Александрович стал выпрашивать для себя ярлык на великое владимирское княжение. При этом из уст Михаила Александровича так и сыпались обвинения в адрес московского князя. Мол, совсем обнаглел князь Дмитрий, ибо дань в Орду он не отсылает, обнес Москву каменными стенами, князей соседних родовых уделов лишает, литовскому князю вечного мира не дал, а союзникам Ольгердовым мечом грозит.
«Меня князь Дмитрий пригласил в Москву на переговоры, кои завершились тем, что я вместе с боярами своими в темнице оказался!» – с негодованием добавил Михаил Александрович.
Упомянул тверской князь и о том, что из неволи ему удалось выйти лишь благодаря вмешательству Мамаевых послов, прибывших в Москву.
Мамай внимал Михаилу Александровичу с благосклонной миной на своем скуластом плосконосом лице. Узкие черные глаза Мамая внимательно вглядывались в статного и красивого тверского князя. Было видно, что кланяться Михаил Александрович не любит и выпрашивать подачки не привык. Неприятно ему находиться в татарском становище в качестве просителя, и пошел он на это единственно из лютой ненависти к московскому князю.
– А ты о чем хочешь просить меня? – обратился Мамай к Проклу Ивановичу, стоящему рядом с тверским князем со смиренно прижатыми к груди ладонями. – Ты князь или боярин?
Аудиенция происходила в просторной юрте из белого войлока. Мамай восседал на небольшом возвышении, сложив ноги калачиком. На нем был роскошный шелковый халат с яркими разноцветными узорами, с широкими рукавами до локтя. Его гладко выбритая голова была покрыта круглой шапочкой темно-красного цвета. На шее у Мамая висело ожерелье из драгоценных камней, пальцы его были унизаны золотыми перстнями. За широким поясом Мамая торчал кинжал.
Посреди юрты были сложены подарки, привезенные двумя князьями-просителями с целью расположить к себе всесильного золотоордынского темника. Тут были связки куньих, лисьих и беличьих мехов, добротно сработанная стальная кольчуга, украшения из серебра и речного жемчуга, чеканные блюда и чаши, ларцы с серебряными монетами.
Узкоглазые приближенные Мамая сидели вдоль закругленных стен шатра, упираясь спинами в легкие каркасы из сколоченных крест-накрест длинных реек. Эти каркасы и изогнутые тонкие жерди, установленные по кругу, являлись основанием степного жилища, на которое укладывался войлочный покров.
Когда кривоногий толмач в стеганом чапане заговорил с Проклом Ивановичем, переведя ему на русский вопросы Мамая, то у того от растерянности поначалу отнялся язык. Михаил Александрович сердито зыркнул на Прокла Ивановича, мол, не стой истуканом, отвечай Мамаю! Иначе нам обоим не поздоровится!