— Ну и чем закончилась ваша история? — спросил Алексей Алексеевич.
— Невиновного человека суд приговорил к двенадцати годам. Правда, потом анонимка пришла и на судью. В общем, чудовищно все это — как легко замарать имя человека, как легко пишутся ложные доносы, и как легко их принимают на веру.
— Вот! Вот!
— Но, Алексей Алексеевич, все это квалифицировать, как убийство, нельзя.
— Нет, можно, Александр Иванович! — твердо проговорил Федин. — Заметьте — вы не знаете всех обстоятельств. Эти сволочи… Извините за резкость выражений. Но они действительно сволочи — те, кто клепал на Володю. Они ведь прекрасно знали, что он — человек нездоровый и немолод уже, и во время войны получил два тяжелых ранения и контузию. Заметьте, в каком он оказался жутком положении. В течение нескольких лет был вынужден все время оправдываться за грехи, которых не совершал. Испытание клеветой не то что человек, коллективы не выдерживают. Так что это самое настоящее убийство.
Крымов вздохнул:
— И все же повторяю: квалифицировать это как убийство нельзя.
— Выходит, это правда, — не спрашивая, а утверждая, сказал Федин, и в голосе его слышалось разочарование и усталость.
— Что вы имеете в виду?
— Антон говорил, что все это бессмысленно, что вы дело не заведете.
— А кто такой Антон?
— Наш общий друг с Мельниковым. Антон Михайлович Звягинцев. Значит, не заведете дела?
— Что касается убийства, то, естественно, нет.
— А клеветы?
«Так, — подумал Крымов, — пожалуй, самое трудное позади. Но, боже, какие разочарования ждут еще Алексея Алексеевича».
— Видите ли, существует одна тонкость, — сказал Крымов. — Дело о клевете может быть возбуждено по заявлению потерпевшего.
— Но он же умер! — не сдержавшись, крикнул Федин.
— Не волнуйтесь, Алексей Алексеевич. Наш закон предусматривает и такое: дело может быть возбуждено и без жалобы потерпевшего, при условии, что оно имеет особое общественное значение.
— А по-вашему оно не имеет?
— Я этого не говорил. Вы пришли за советом, и я стараюсь во всех аспектах разъяснить вам существо вопроса.
— Так, — медленно произносил Федин, поворачиваясь к Крымову. — Сколько, однако, у вас «если». Выходит, для вас доброе имя человека — пустой звук? Жизнь человека тоже пустой звук? Стыдно, товарищ следователь по особо важным делам! Мне за вас стыдно!
«Замечательный старик, — думал Крымов. — Бьет-то как больно и по самым незащищенным местам. Спасибо тебе большое, Шурыга».
Он улыбнулся Федину:
— Я ведь законник, Алексей Алексеевич. Я…
Но Федину аргументы его были не нужны:
— Анонимка, Александр Иванович, заметьте — социальное зло. Неужели не ясно? Это разбитые жизни! Это растление душ окружающих.