А немец им что-то сказал по-немецки. И они все ко мне пошли со всех сторон. Идут, как овцы, улыбаются. И все – ко мне! Даже оторопь взяла. А они подошли к камню этому и вдруг все стали на колени. И поклонились мне.
Я моего немца ищу глазами – чего делать-то? А он тоже до пола согнулся в своем мундире черном. И все немцы, что с нами приехали. И поляк этот.
Все вокруг меня!
А потом они головы подняли. И смотрят. И я вижу – все они белобрысые. И у всех глаза голубые.
И повставали они с колен. И подошел ко мне старик один. И руку протянул. И сказал совсем по-русски:
– Сойди к нам, сестра.
И я с камня того сошла.
А он говорит мне:
– Храм! Мы рады, что нашли тебя среди мертвых. Ты наша сестра навеки. Мы твои братья и сестры. Сейчас каждый из нас сердечно поприветствует тебя.
Он обнял меня и сказал:
– Я Бро.
И мне в сердце торкнуло от его сердца. Словно его сердце с моим поздоровкалось. И опять мне сладко стало, как в поезде. Но он быстро руки свои расплел и отошел.
И стали они все ко мне подходить. По очереди. Называться и обнимать меня. И в сердце мне каждый раз торкало. И совсем по-разному: от одного – так, от другого – эдак.
И так это сладко было, так пробирало меня. Как будто стаканы с вином на сердце опрокидывают. Раз! Раз! Раз!
Я стою как во сне. Глаза закрылись. Одного хочу – чтоб это вечно было.
Но последний подошел, назвался, обнял, протеребил сердце – и отошел. И вокруг меня сразу пустота – они все, теплые, поодаль встали. И улыбаются мне так хорошо.
А этот старик взял меня за руку и повел. Через разные комнаты с разными вещами дорогими. Потом наверх по лестнице. Приводит меня в комнату большую, деревянную всю. А посреди комнаты кровать. Вся белая, чистая, пуховая, так и дышит. Он меня к кровати подвел и стал раздевать. А сам весь так и сияет. Улыбка у него такая удивительная, словно он всю жизнь только добро видал и с добрыми людьми дело имел.
Раздел меня догола, уложил в постель. Одеялом накрыл. И сел рядом.
Сидит, смотрит на меня. И руку мою держит. Глаза у него голубые-преголубые, как вода.
Подержал мне он руку, потом убрал ее под одеяло. И говорит:
– Храм, сестра моя. Ты должна отдохнуть.
А мне так хорошо. Все тело поет. Я говорю:
– Да что вы! Я и так всю дорогу проспала, как клуша. Теперь спать совсем не хочу.
Он говорит:
– Ты потратила много сил. У тебя впереди новая жизнь. Надо подготовиться к ней.
Я хотела с ним поспорить, что, мол, совсем не устала. Но тут и впрямь на меня такая усталость навалилась, словно мешки таскала. И провалилась я враз.
Очнулась: где я?
Та же комната, та же кровать. Солнце скрозь занавеску в щель лупит.