Привычка к мундиру вошла в плоть и кровь будущего императора с детских лет. Примером служили и отец, и старшие братья. Никакие старания Марии Федоровны оградить Никошу и Мишеля от чрезмерного увлечения военным делом со всеми его эффектными аксессуарами не помогли. Все мужчины дома Романовых во все времена хотели быть военными. В парадном измайловском мундире (он был шефом и командиром Измайловского полка) встретил Николай Павлович и день 14 декабря 1825 г. [230] Впоследствии он носил старые измайловские мундиры без эполет в качестве домашнего костюма. В таких мундирах принимал он близких и даже просто знакомых по службе людей [231] . А когда в 1834 г. для Александры Федоровны в тайне от нее была построена в качестве подарка-сюрприза Никольская изба, то хозяйку домика встретил на пороге сторож-инвалид в форме Измайловского полка.
Солдаты и матросы хорошо понимали смысл военного мундира и то символическое, что за ним скрывалось. Вот реакция бывшего офицера-преображенца, оказавшегося свидетелем первого появления Николая Павловича 15 декабря 1825 г. перед толпой генералов, флигель-адъютантов и других офицеров: «И вскоре я увидел вышедшего молодого императора в родном мне Преображенском мундире, которого до сего дня никогда на нем не видал (потому что он до сего дня носил всегда измайловский мундир, как шеф этого полка)» [232] . Тем самым он выразил признательность к лейб-гвардии Преображенскому полку, батальон которого первым поддержал его 14 декабря.
Вообще Николай Павлович часто использовал театральные и в то же время символические эффекты. На торжество в связи со 100-летием Академии наук он прибыл, как сообщала «Северная пчела» 1 января 1827 г., «в мундире Преображенском, мундире полка Петра Великого» [233] . Одной из мемориальных акций Николая I сразу после вступления на престол была передача 19 января 1826 г. мундиров покойного Александра I по соответствующим воинским частям [234] . Даже колкому на язык цесаревичу Константину Павловичу этот жест пришелся по душе. В письме к Ф. П. Опочинину от 29 января 1826 г. он благодарил корреспондента за описание «священной и трогательной церемонии принесения в назначенные места мундиров»: «Я очень доволен, что крючок от мундира покойного государя императора зацепил его императорское величество. Это хороший знак и означает, что мундир, который имел счастие быть покойника государя, как бы чувствует, что царское к царскому прицепляется, и как бы поцеловался» [235] .
Уже в детские годы Николая мундир часто заменял ему гражданский костюм. Лучшей наградой для него было разрешение присутствовать в мундире Измайловского полка на месте развода войск [236] . В приходно-расходных книгах сохранились сведения, что в 1803 г. для великого князя было сшито 16 измайловских мундиров, в 1804 г. – 11 мундиров и 30 фраков. Впрочем, для мальчика тогда предназначалась и различная одежда из меха: медвежьи шубы, собольи сюртуки, круглые шляпы на вате, теплые бекеши и перчатки. С 1806 по 1810 г. Николай носил лайковые перчатки, затем – только замшевые. С 1814 г. в приходно-расходных книгах фигурируют уже только мундиры, а также огромное количество перчаток. В сентябрьскую треть 1814 г. было изготовлено для великого князя 113 пар перчаток, а в январскую треть 1815 г. – 93 пары [237] . Упоминания о большом количестве перчаток не случайны. При всей непритязательности быта Николай Павлович отличался исключительной чистоплотностью. По воспоминаниям его дочери Ольги Николаевны, он каждый день менял белье и «шелковые носки, к которым он привык с детства» [238] .