Поставив греться чайник, чтобы залить кипятком брикет лапши-пятиминутки, я отправилась принимать душ. Несмотря на то, что подобные разговоры с матерью были делом обычным, систематически-обязательным, каждый раз у меня возникало ощущение… «несовместимости индивидуальной личности с прогрессирующим декадансом нашего мира». Примерно так однажды выразилась на мой счет подвыпившая Верка и добавила: «убежденность в несовместимости с реальностью навеяна многочисленными заверениями, заключенными в неопровержимую фразу: не от мира сего». Такого канцеляризма я от нее еще не слышала. Наверное, все дело в моей рассеянности?
И вот тому доказательство!
О гревшемся чайнике, свистевшем с полчаса, я, конечно же, забыла. Вода вся выкипела, потому я решила обойтись стаканом молока. Уставившись в окно, жевала черствый пирожок, купленный в той же подземке, когда в дверь позвонили. Озадачившись, кто бы это мог быть, я пошла открывать. Оказалось, соседка со второго этажа.
— А что вы хотели? — спросила я, когда ответила, что Марья Сергеевна еще отдыхает в санатории.
— Да хотела попросить об одолжении. К нам родственники приехали. В квартире теснота. Нельзя ли оставить у вас на пару недель кое-какие вещи?
— Ну, оставляйте, раз такое дело, — равнодушно пожав плечами, разрешила я и отогнала в зал визгливо брехавшего Пешку.
Минут через десять в узкой прихожей воцарились две квадратные коробки, клетчатая сумка фарцовщика и нечто полутораметровое, обмотанное грубой мешковиной.
«М-да, — подумала я, обозревая вытеснившие пространство элементы. — Дай людям волю!»
Под вечер, дважды споткнувшись о сумку и напоровшись на угол коробки, я решила расчистить прихожую. Не то и за две недели умудрюсь покончить с жизнью.
Пока мне так и так нужно было выждать время, за которое окрасятся волосы, я решительно ухватила сумку за веревки и затащила ее в зал, определив место у батареи. Одну коробку, обливаясь потом, кряхтя и задыхаясь, притолкала в кухню и задвинула под столик. Так, теперь осталось разобраться с полутораметровым Нечто.
Бросив взгляд на часы, я выругалась и побежала смывать краску. Руки после таскания тяжестей лихорадочно тряслись, а поясница противно ныла. Кое-как выстояв, согнувшись под краном, я обессиленная выползла в прохладу коридора. В зале бубнил телевизор, на кухне кипела преданная забытью картошка, а возле стоявшего в углу Нечто крутился Пешка. Вид у паршивца был хитрющий! И неспроста: на серой мешковине темнели мокрые разводы.
— Ах ты, вредитель! — притопнула я на него, припомнив, как этот курносый клоп пометил и мой чемодан, оставленный в коридоре в первый день приезда.