Брутальный и упрямый (Бондаренко) - страница 112

– Тимофей, я тебя убью!

– Брут. Точка.

– А какая, собственно, разница? Железобетонно и однозначно убью, даже не поморщившись…. Какие – шестьдесят пять? Какие – шестьдесят девять? Хам трамвайный, вот ты кто…

Глава двенадцатая

Баренцбург и подковы

Впереди замаячила береговая линия.

Замаячила? Это как?

Сперва – прямо по курсу – появилось длинное-длинное светло-лиловое облако, лежавшее прямо на морской воде. То бишь, на линии горизонта. Потом из этого странного облака стали постепенно выступать-проявляться отдельные части географического ландшафта: угольно-чёрные пики неведомых гор, снежно-белые загадочные перевалы, бело-серые и тёмно-пёстрые прибрежные скалы.

– Подлетаем к российской части Шпицбергена, – известил Тим. – Тут, курсант, тоже есть, что снимать. Так что, не зевай…

Вот и берег – обычный, тёмно-пёстрый.

– Вижу какие-то древние полуразрушенные дома и хлипкие покосившиеся избушки, – прозвучало в наушниках. – Почерневшие крыши совсем провалились, оконные рамы без стёкол…. И ещё какое-то явно старинное сооружение – узкая деревянная галерея, уходящая под землю. Тоже слегка разрушенная…. Ага, и парочка крепких домиков имеется. Ещё одинокого человека вижу. Стоит возле крылечка и приветливо машет нам руками. Знать, данный населённый пункт так-таки и не умер до конца…

– Колсбей.

– Простите, господин инспектор?

– Так называется этот российский посёлок. Вернее, когда-то назывался…. Рассказать его грустную историю?

– Конечно.

– Колсбей – давным-давно – был специально построен для обеспечения погрузки на морские суда качественного угля, добытого на шахтах Груманта. Это другой русский населенный пункт, ныне законсервированный. Сорок лет тому назад его шахты были закрыты, Колсбей стал никому не нужен, а его жители – в спешном порядке – выехали на Большую Землю. Здания и сооружения постепенно и окончательно разрушились. Время, оно безжалостно…

– Да ты, Брут, философ.

– Есть немного, – признался Тим. – Это плохо?

– Наверное, хорошо, – после непродолжительного раздумья ответила Илзе. – По крайней мере, философия – очень мужская и брутальная наука. С этим трудно спорить. Мол, все женщины – действующие и потенциальные шлюхи. Или же проститутки. Причём, вторые – гораздо лучше, честней и достойней первых, так как даже и не пытаются скрывать своих низменных и развратных наклонностей. Ну-ну, мыслитель заслуженный и озабоченный…. Ага, пролетаем над очень странной дорогой. Она, наверное, соединяет Колсбей с Баренцбургом?

– Соединяет, – чуть смущённо буркнул Тим. – А чем, собственно, она странна?