Брутальный и упрямый (Бондаренко) - страница 19

» и, изредка постреливая, начинали старательно кружить над округой. Два раза и нам с Аль-Кашаром пришлось вступать в непосредственные боестолкновения с противником. Оба раза, понятное дело, выиграли…. Но чаще всего обход местности не приносил никаких неожиданных и неприятных результатов. К вечеру, сделав по дороге пять-шесть привалов в тени высоких тёмно-красных скал, мы доходили до Рыжего бархана и останавливались на ночлег, благо дров там было в достатке. Во-первых, бескрайняя полоса сухого кустарника. А, во-вторых, обгоревшие остатки щитовых бараков. Разжигали небольшой, но жаркий костерок (ночью в пустыне достаточно холодно, особенно на рассвете), ужинали нехитрой, но калорийной снедью из армейского сухого пайка, курили и вели неторопливые философские беседы, потом – по очереди – спали. А на рассвете трогались дальше, огибая недоброе Чёрное ущелье с юга…. В один из таких вечеров, когда костерок успешно разгорелся, а красно-розовое неправдоподобно-большое солнце уже вплотную приблизилось к далёкой линии горизонта, Аль-Кашар, хищно оскалившись, указал рукой на юго-запад и сообщил – с непонятными интонациями в голосе: – «Лобо идут. Крысоловы пустынные…». Я, понятное дело, тут же навёл свой полевой бинокль в указанном направлении. По узкому распадку – руслу давным-давно пересохшего ручья – передвигалась (ползла, змеилась?) длинная изломанная цепочка, состоявшая из пятидесяти-шестидесяти поджарых животных…. Каких конкретно животных? Больше всего они напоминали обыкновенных лесных лисиц, только на очень длинных ногах. Ну, и шерсть была не такой густой, да и хвосты не такими пышными…. Окрас? Он сильно отдавал рыжиной. Но это, скорее всего, лучи заходящего солнца так подсвечивали – с элементами пустынной фантазии…. Я и высказался в том же ключе, что, мол, ничего интересного – то ли лисички, то ли собачки, то ли волки низкорослые и облезлые…. Но Аль-Кашар (философ доморощенный), со мной не согласился, заявив: – «У каждой медали, друг мой, как известно, имеются две стороны. Как, впрочем, и у каждой природной сущности. Вот, и с этими пустынными волками – та же история…. С одной стороны, лобо очень и очень полезны. Они – лучшие ловцы бурых крыс на этом призрачном и неверном Свете. Если, к примеру, в какой-либо части пустыни развелось избыточно много гадких и прожорливых крыс, то туда – без промедлений – доставляют лобо. Иногда алжирские бедуины отправляются по пустыне (на верблюдах, естественно), за пятьсот-шестьсот километров, чтобы разжиться (за очень большие деньги), щенками пустынных волков. Крысы – это очень плохо для маленьких верблюжат и козлят, могут ночью загрызть до смерти. Лобо – безжалостно уничтожают подлых крыс, и это очень хорошо…. Но голодные лобо иногда – всей стаей – по ночам нападают на беспечных и неосторожных путников. Они не брезгуют человечиной. И, что хуже всего, совершенно не боятся огня…». Естественно, что прослушав эту познавательную лекцию, я слегка забеспокоился. Из серии: – «А доживём ли мы до рассвета?». Но бербер поспешил успокоить, мол: – «Волки на нас не нападут. Интересуешься – почему? Потому, что я их сейчас прогоню. Лобо будут бежать отсюда прочь – всю ночь напролёт. Очень-очень быстро бежать. Со всех лап…». Он отошёл от костра на несколько шагов в сторону, задрал голову к небу, прикрыл глаза и, поднеся ко рту ладони, сложенные рупором, завыл…. Всё вокруг наполнилось бесконечно-печальными и безгранично-тоскливыми звуками. Вой, подхваченный и многократно усиленный чутким вечерним эхом, плыл над бескрайней пустыней плотным и всепроникающим маревом. Плыл, стелился, звенел…. Ливийские шакалы, словно бы получив некий тайный сигнал-команду, резко остановились и, повернув ушастые головы в сторону Рыжего бархана, застыли – абсолютно неподвижными изваяниями. Вскоре мелодия воя изменилась: к печали и тоске добавились нотки колючей ледяной тревоги, потом – отголоски вселенского неотвратимого ужаса. Лобо, развернувшись на сто восемьдесят градусов, дружно и целенаправленно рванули прочь, постепенно превращаясь в крохотные тёмно-рыжие точки…. Я, конечно, попросил Аль-Кашара и меня научить – так выть. Он и научил…. Потом пригодилось мне это уменье. Причём, неоднократно. Случайно выяснилось, что воя взбесившегося ливийского шакала боятся практически все животные. И даже почище, чем лесного пожара. Или же там степного. И африканские львы, заслышав эти звуки, трусливо убегают прочь. И русские голодные волки. И дальневосточные тигры. И свирепые американские гризли…. Короче говоря, племяш, перенимай, пока я добрый. Пользуйся случаем. Глядишь, и пригодится. Только учти, имеется одна странность. Если просто выть, мысленно не произнося заветной молитвы – на причудливой смеси французского, английского и арабского языков, – то ничего не получится. Лично проверял. Видимо, без древней пустынной магии здесь не обошлось…».