Мне их оценивающие взгляды были до фонаря, я сюда лечиться приехала, а не амурничать, и собственное общество мне нравилось куда больше, чем ухаживания нудного типа с комплексом Аполлона.
Я с удовольствием бродила по этажам санатория, больше похожим на музей. В фойе и коридорах стояли огороженные шелковыми шнурами исторические реликвии, оформленные табличками типа: «на этой софе любил отдыхать А.П.Чехов», или «тут сиживал граф А.Н.Толстой». Не слишком образованные постояльцы считали, что отдыхают там же, где некогда бывал создатель «Войны и мира», и никто их в этом разубеждать не стремился, подумаешь, инициалы не те! Мелочи жизни.
Кругом царили изысканность и роскошь, поэтому сиротливо стоящий в дальнем углу вестибюля заурядный металлический стул с черным сиденьем из кожзаменителя резал глаз. Ничего примечательного в нем не было. Выпуска восьмидесятых, драный, с наискось сточенными задними ножками, он вносил в это царство элегантности явный диссонанс. Возле него были прикреплены две нелепые таблички «не сидеть» и «руками не трогать», написанные кричащим красным шрифтом. Уборщицы, чрезвычайно добросовестно драившие все вокруг, к стулу даже не прикасались, и он, вызывающе пыльный, стоял в кругу грязи. В чем дело?
На мой невинный вопрос о странном стуле побледневший портье понес явную ахинею. У него получилось, что на этом стуле сидели Луначарский, Толстой и Достоевский, причем все одновременно. При этом он так заискивающе улыбался, что я прекратила расспросы, решив разузнать подробности у кого-нибудь другого, не столь слабонервного.
После обеда в мой номер пришла горничная для ежедневной уборки, и я снова спросила о стуле. Она зачем-то посмотрела по сторонам, заставив меня вспомнить о прослушках, скрытых видеокамерах и прочей шпионской чепухе. Потом напустила на себя нарочито простодушный вид и заявила, что никогда не обращала внимания на стоявшие в вестибюле стулья, чем заинтриговала меня еще больше. Что за таинственность?
На следующий день, увидев в вестибюле Петра Афанасьевича, я подошла к нему и задала тот же сакраментальный вопрос. Он широко улыбнулся и небрежно взмахнул пухлой ручкой.
– Да ерунда! Не обращайте внимания! Давно надо бы его выбросить, да все руки не доходят! – и умчался без оглядки, будто я по меньшей мере выпытывала у него государственную тайну.
Стоявший неподалеку дядя Миша, местный дворник, шкодливо оглянулся по сторонам и осторожно показал мне глазами на дверь. Я вышла на улицу и остановилась возле тумбы с объявлениями, поджидая его. Он вышел за мной только через несколько минут и остановился в паре метров от меня. Как заправский конспиратор, не глядя на меня, произнес в сторону каким-то утробным голосом, почти не разжимая рта: