Черемушкин долго молчал. Потом тихим, бесцветным голосом промолвил:
– Простите… Мне… Я… Мне надо подумать… Я должен подумать. Я не могу рассказать вам всего… сейчас… Это страшные люди, вы даже не представляете, насколько страшные… Мне надо собраться с мыслями. Я расскажу… потом…
И неожиданно он разрыдался.
– Моя мать, о боже, моя бедная мать… Она не переживет этого! Что я наделал…
Он всхлипывал и раскачивался на стуле, с преступником сделалась настоящая истерика. Зимородков вызвал доктора, тот дал Черемушкину успокоительных капель.
– Гаврила Сидорович! Заприте этого господина, да пусть его стерегут покрепче…
– Не извольте беспокоиться, Александр Богданович… Сам прослежу. У меня не убежит… Шагай, шагай, любезный, – сурово обратился старый полицейский к преступнику. – Небось как душегубствовать, так ты резвее шел, и сомнения никакие тебя не мучили…
Зимородков посмотрел в окно и увидел, что был уже вечер. Только тогда он опустил голову на руки и понял, как страшно устал.
Амалия не питала относительно полиции никаких иллюзий, и все же, когда на следующее утро Зимородков не позвонил ей, она почувствовала себя задетой. Вчера Леденцов дал ей знать по телефону, что Коко, он же бывший актер Николай Петрович Черемушкин, в результате стандартной полицейской операции был найден и задержан. Тогда же Амалия впервые услышала о том, что Зимородков занимался не просто поисками убийц генеральши Громовой, а искал дерзкую и неуловимую банду, и что, стало быть, речь шла уже не о единичном преступлении, а о целой серии злодеяний. Теперь следовало ухватиться за нить, оказавшуюся в распоряжении следствия, – Николая Черемушкина – и осторожно распутать весь этот кровавый клубок. Провести обыск в его квартире, опросить всех, кто с ним сталкивался и, само собой, прежде всего допросить самого Черемушкина. И хотя Амалия не сомневалась, что Зимородков справился бы и без ее подсказок (потому что баронесса Корф никогда не недооценивала других с целью придать побольше веса себе самой), ей не могло нравиться, что ее, получается, отодвинули от расследования, едва стало ясно, в каком направлении следует вести поиски. Поэтому она в глубине души обрадовалась, когда услышала от Маши, что только что прибыл господин Леденцов и просит его принять.
Еще с порога Амалия увидела, что с молодым сыщиком было что-то не так. Прежде он казался пепельным, а теперь потемнел лицом еще больше, и вид у него был уже не печальный, а попросту мрачный. «Что-то случилось, – с беспокойством подумала Амалия. – Но что?»