– Я не знаю, о чем говорит этот господин… Меня там не было…
– Почему вы были одеты, как рабочий, хотя по паспорту вы мещанин, а по профессии – бывший актер?
– Я никогда не одевался рабочим… Зачем это мне?
– Ну, например, затем, что вы готовились к ограблению и решили загодя, так сказать, осмотреться на местности. Нет?
– Что вы, милостивый государь… Нет, нет…
– Наши люди выяснили, что за последние дни вы сделали на бегах ставок на несколько сотен рублей и все проиграли. Скажите, откуда у вас такие деньги?
– Я получил наследство! – взвизгнул Черемушкин. Нервы у него начали сдавать. – Наследство, ясно вам?
– От кого, когда и где? Или вы изволите называть наследством средства, полученные после ограбления и убийства?
– Я никого не убивал!
– Но вы рассказали кое-кому о встрече со старой знакомой, которая увидела вас не в то время и не в том месте и могла потом вспомнить об этом обстоятельстве? Да или нет?
– Я никого не убивал! – Николай схватился за виски, рот его дергался. – Боже мой…
Но Зимородков не отступал. Его противостояние с преступником было похоже на схватку гончей с зайцем – заяц петлял, как мог, отчаянно пытался запутать следы, но упорная, умная, целеустремленная собака неуклонно преследовала его, и близок, близок был тот миг, когда зайцу уже просто будет некуда скрыться…
– Зачем вы позвонили в полицию?
– Я не звонил!
– У меня есть свидетели, которые утверждают обратное. Также нам стало известно и об анонимном письме. Оно написано печатными буквами, но по стилю ясно, что его писал образованный человек…
– Я не посылал в газету никакого письма!
– В газету? Я не говорил, что оно было послано в газету…
Николай молчал, кусал губы и был бледен.
– Его написали вы или ваш сообщник с накладной бородой на пол-лица?
Молчание.
– Почему вы так упорно хотели бросить подозрение на Чигринского? Чтобы отвести подозрение от себя самих? Вы настолько боялись, что мы узнаем правду?
– Я не понимаю, о чем вы!
– Как зовут вашего сообщника?
– Я не…
– Кто он? Где он живет?
– Я ничего вам не скажу!
– А я скажу вам кое-что, Николай Петрович. – Зимородков перегнулся через стол, его глаза на бледном лице казались двумя черными провалами. – Я знаю, слышите, знаю, что вы и ваши сообщники провернули не одно преступление… что вы действовали не только в Петербурге, но и гастролировали по европейской части России… что в результате этих гастролей были убиты 32 человека, а возможно, и больше. Вспомните ограбление Никитиной в Самаре, Булыхиной в Петербурге, Мавриных в Саратове, Тоновых в Москве… Всюду применялся один и тот же способ действий: грабители входили ночью в богатый дом, убивали всех и бесследно исчезали с краденым добром. Убитые никак не были связаны друг с другом, но вашу банду выдало то, что было присуще только вам – хладнокровие и циничная жестокость преступлений. – Николай молчал, не поднимая глаз. – Все кончено, милостивый государь, как вы не можете понять этого? Будет громкий процесс, каких давно не было в России, и вам придется ответить за все. Не только за ограбления, но и за пролитую кровь… особенно за кровь, пусть даже вы всего лишь стояли неподалеку, когда резали этих несчастных. – Черемушкин вздрогнул, и по выражению его лица Зимородков убедился, что угадал верно. – Вы ведь образованный человек, «Макбета» читали – как вы могли, Николай Петрович, как вы могли?