Склонив голову набок, Катберт уставился на огонь. Правая рука, огромная, покрытая темными волосками, свисала с колен. Аллейн припомнил, что однажды в ней оказалось смертоносное оружие — разделочный нож.
— Не знаю, — вздохнув, пророкотал Катберт, — много ли будет толку, если мы расскажем. Право, не знаю.
Его друзья оставались немы, возложив ответственность за принятие решения на старшего.
— А вам, случаем, не кажется, — поинтересовался Аллейн, — что хотя бы ради мистера Билл-Тасмана вы обязаны прояснить ситуацию? В конце концов, он много для вас сделал.
— Мистер Билл-Тасман, — заявил повар, внезапно обнаруживая признаки интеллекта, — поступал так, как ему было удобно. Ему не пришлось никого уговаривать приехать в эту дыру. В обычном смысле слова. Он получил то, что хотел. Ему повезло, и он знает это. А то, что он любит потрепать языком о реабилитации, так это его дело. Если бы мы работали спустя рукава, то о реабилитации никто бы и не вспоминал.
Тень ухмылки промелькнула по лицам четверки.
— Обязаны ему! — продолжал Котеночек, и его непросохшее от слез лицо расплылось в широчайшей улыбке. — Еще скажите, что мы должны испытывать благодарность. Нам все время твердят, что мы должны быть благодарны. А за что? За приличную плату? Так мы того стоим. После одиннадцати лет в тюряге, мистер Аллейн, начинаешь иначе относиться к некоторым вещам.
— Да, по-видимому… — Аллейн оглядел слуг. — Суть в том, что, выходя из заключения, часто попадаешь в тюрьму иного рода, что невесело для тех, кто жаждет вернуться к прежней жизни.
Слуги слегка оторопели.
— Но сейчас мы не об этом, — продолжал Аллейн. — Мне надо делать свою работу, вам — свою. Если вы согласитесь с моей версией о вашем участии в происшествии, я буду вполне удовлетворен, да и ваше положение улучшится. Но я не могу больше ждать. Будьте любезны, поторопитесь с ответом.
Последовало долгое молчание.
Мервин встал, подошел к камину и с размаху воткнул полено в огонь.
— У нас нет выбора, — решился он. — Ладно. Все было так, как вы сказали.
— Ты за всех не говори, — пробормотал Винсент без особой убежденности.
— Люди не хотят вникнуть, — обронил Катберт.
— Что вы имеете в виду?
— Они не понимают. Мы — каждый из нас — совершили то, что называется единичным проступком. Вроде как взрыв, когда скапливается газ, или как нарыв, который должен лопнуть, чтоб не было заражения. Нарыв оказался в голове, лопнул — и все прошло. Мы не хроники. И в драку лезть любим не больше, чем другие. Даже меньше. Мы знаем, чем это кончается, и лучше постоим в сторонке. А люди не понимают.