Трой переждала немного, собираясь с мыслями. Затем решительно подошла к двери, распахнула ее и едва не закричала — прямо перед ней, лицом к лицу, стоял Мервин.
Его внезапное появление потрясло Трой намного больше, чем удар по голове. Она почувствовала, как в горле зарождается тихий безумный всхлип, словно ей снился кошмар.
— Вам что-нибудь нужно, мадам? — спросил Мервин. Он был пепельно-бледен.
— Это вы закрыли дверь? Только что?
— Нет, мадам.
— Войдите, пожалуйста.
Ей показалось, что он собирался уклониться от приглашения, но все-таки вошел, сделал несколько шагов и остановился у жестяной банки, все еще валявшейся на ковре.
— Она опрокинулась, — сказала Трой.
— Позвольте мне, мадам.
Мервин поднял банку и вернул ее на прежнее место, на стол.
— Взгляните на дверь, — сказала Трой.
— Позвольте мне, мадам.
Она сразу поняла, что он уже видел испачканную дверь. И поняла также, что первый раз он вошел в комнату, когда она вытирала лицо, но потихоньку выбрался обратно, закрыв за собой дверь.
— Банка стояла на двери, — сказала Трой, — и свалилась мне на голову. Ловушка.
— Не очень приятно, — прошептал Мервин.
— Да уж. Ловушка.
— Это не я! — вдруг выпалил Мервин. — Господи, это не я. Господи, да я бы никогда в жизни!
— Я и не думала… в самом деле… при чем тут вы?
— Точно, — согласился Мервин с лихорадочной поспешностью. — Точнее не бывает. Боже, и при чем тут я? Я!
Мервин выхватил носовой платок из кармана, упал на колени и принялся яростно тереть пятно на ворсистом ковре.
— Попробуйте чистым скипидаром, — посоветовала Трои.
Он дико глянул на нее. Трой принесла со скамьи бутылку скипидара.
— Угу. — Мервин снова принялся за работу. На склоненной шее выступили капельки пота. Слуга что-то пробормотал себе под нос.
— Что? — переспросила Трой. — Что вы сказам?
— Он увидит. Он все замечает. Они скажут, это я сделал.
— Кто?
— Все. До одного. Они.
— А теперь протрите водой с мылом и накройте рогожками, — посоветовала Трой, думая совсем о другом. Ковер вокруг мольберта был, по ее просьбе, защищен рогожками, взятыми из кухни.
Мервин поднял голову и уставился на художницу. На его лице застыло испуганное и просительное выражение, как у напроказившего ребенка.
— Вы не выдадите меня? — просипел он. — Мадам? Честно? Не станете гнать волну? Это не я, ей-богу. Я бы никогда. Зачем мне? Я еще умом не тронулся. Это не я.
— Хорошо, хорошо! — почти выкрикнула Трой. — Не надо начинать все сначала. Вы уже сказали, что вы этого не делали, и… я вам верю.
— Храни вас Бог, леди.
— И не надо так расстраиваться… Но если не вы, — нахмурилась Трой, — то кто же?