Крессида, на которую напал продолжительный и очень явственный приступ дрожи, пробормотала, обращаясь к Трой: «И на том спасибо». Трой ее проигнорировала.
— Уже лучше, — произнес полковник, не открывая глаз. Хилари и миссис Форестер отступили на несколько шагов от кресла.
Мизансцена надолго запечатлелась в памяти Трой — памяти художницы: старик с закрытыми глазами и прерывистым дыханием, элегантный Хилари в сливовом бархатном пиджаке и с встревоженным выражением лица, эффектно раскинувшаяся в золоченом кресле Крессида с недовольной миной, миссис Форестер, наблюдавшая, сложив руки, с расстояния полутора шагов за мужем, и старичок-простачок в изысканной домашней куртке, прогуливающийся вокруг елки.
Пышность обстановки и по старинке сдержанные позы персонажей, никогда не забывающих о приличиях, казалось, сошли с полотна какого-нибудь художника прошлого века, Орчардсона, например, или даже достопочтенного Джона Колье. За названием тоже далеко ходить не надо было. «Письмо». Оно лежало там, где его обронил полковник, на ковре, точно посередине, и составляло центр композиции.
И словно для того, чтобы придать окончательную законченность этому безнадежно устаревшему сюжету, мистер Смит замер на месте, а миссис Форестер, Хилари и Крессида повернули головы и посмотрели туда, куда смотрел он, — на белый конверт на ковре.
И тут живая картина рассыпалась. Полковник открыл глаза. Миссис Форестер сделала несколько шагов и подняла письмо.
— Тетя Трах!.. — протестующе начал Хилари, но взгляд тетки заставил его умолкнуть.
Письмо упало текстом вниз. Миссис Форестер перевернула листок, прочла и — как жалко выглядят старики в таких случаях! — покраснела до корней волос.
— Тетя Трах?..
Рот миссис Форестер захлопнулся, как капкан, и лицо приобрело странное выражение. «Гнев? — подумала Трой. — Да, конечно, гнев, но и что-то еще. Неужто затаенная радость?»
Миссис Форестер, не говоря ни слова, протянула письмо племяннику.
Пока Хилари читал, брови его медленно ползли вверх. Он открыл рот, закрыл, перечел послание и вдруг, к великому изумлению Трой, издал сдавленный звук и прикрыл рот рукой. Вытаращив глаза, он уставился на свою тетку, с явным усилием сохраняя сдержанность.
— Это… — голос его подрагивал, — нет… я хочу сказать… полнейший абсурд. Моя дорогая тетя Трах!
— Не называй меня так! — заорала тетушка.
— Простите, мне очень жаль. Но я всегда вас… Ох, да! Понимаю.
— Род, тебе лучше?
— Со мной все в порядке, спасибо, Тру. Занесло немножко, бывает. Но… это тут ни при чем, уверяю тебя. Хилли совершенно прав, дорогая. Полнейший абсурд. Конечно, я страшно возмущен из-за тебя, но, знаешь, это просто глупо.