– Сегодня на завтрак дети доели последний кусочек ветчины, – сообщила мне жена, и я ужаснулся открывшейся мне картинке воспоминаний из какого-то документального телерепортажа: голодающие дети Африки бродят среди саванны в поисках съедобных корешков. Я тут же подумал, что ни Тимофей, ни, тем более, старший, Антоха, никаких подобных корешков сроду не найдут. Опять ведь мне придется искать.
– А еще, дорогой, – сказала Катька с откровенным нажимом, – у меня нет ни рубля, чтобы сделать пирсинг. У нас все в офисе уже сделали! Все, кроме меня! И это не смешно!
– Что же делать? – по-прежнему смиренно полюбопытствовал я, мысленно прикидывая ожидаемую стоимость услуги. Кажется, Марта однажды что-то говорила про сто евро за деталь, если я все помню правильно.
Но у меня в карманах было пусто – слава Второму закону Ньютона, четыре сотни с прошлой съемки я в борделе не посеял, и не профукал, и даже никому не подарил. Поэтому я их вернул изумленному донельзя Михаилу уже на следующий день. А вот аванс он мне, зараза, в ответ на мою идиотскую честность не выдал, ибо завернул три сюжета из десяти, и мы договорились, что я к вечеру понедельника заново сочиню эти чертовы три сюжета с учетом его пожеланий. И только тогда получу свой аванс – вшивых сто долларов. Не евро, что интересно, а долларов. И не на пирсинг – это точно. Я тоже люблю яичницу с ветчиной по утрам. И вообще, сколько можно тянуть из меня деньги? Я, к примеру, женился не ради денег, а ради жизни на Земле.
– Боже, почему мне так не повезло? – спросила Катька у потолка. – Почему именно мой муж не в состоянии оплатить своей жене какой-то вшивый пирсинг? Не говоря уже о том, что завтра детям нечего будет есть.
– А на сегодня-то пожрать осталось? – вдруг озаботился я, выбираясь наконец из-под одеяла.
– В морозилке лежит пачка котлет, – любезно сообщила мне Катька и тут же торопливо продолжила, как будто завершая выгодную сделку: – Так ты мне дашь сейчас шесть восемьсот на пирсинг? Учти, это с учетом скидок, я ведь даже сэкономила!
Я слез с кровати, добрел голым до брюк, лежавших на кресле возле компьютера, и порыскал там в карманах. Нашлось шесть мятых десяток и немного мелочи. Я сложил все это в красивую кучку и торжественно понес жене, но она, судя по всему, в моих брюках уже осмотрелась, поэтому тут же, не глядя, громко фыркнула, как обиженный пони, и вышла прочь.
В пустой квартире незачем и не с кем церемониться, поэтому я не стал одеваться, совершая утренний моцион, а одевался уже потом, после ванны, задумчиво глядя в окно, откуда видно было нашу тихую, скромную улочку Петроградской стороны да несколько отчего-то ярко горящих в утренней дымке фонарей. Интересно, если средь бела дня зажигают фонари, значит, это кому-нибудь нужно? Неужели и здесь можно украсть килограмм-другой зеленых бумажек? Я некоторое время всерьез раздумывал, в чем тут может быть фокус, но так ничего и не придумал.