Олег Васильевич не ожидал подобной реплики. По его ощущениям, я явно должен был уже находиться где-то в колонии под Магаданом, в лучшем случае, в зале суда молить о прощении непреклонного государственного обвинителя. Но на самом деле этот старый хрыч совершенно меня не напугал – он показался мне глупым, а потому неопасным.
С минуту советник смотрел на меня стеклянными глазами, и я повторил вопрос, чтобы ему стало полегче. Когда смысл дошел до его заплесневелого мозга, Олег Васильевич вдруг как-то скукожился, уменьшившись в размерах едва ли не наполовину, и совсем другим, ровным официальным тоном ответил:
– Мы ни в чем не нарушили закон. Просто пока, я подчеркиваю – «пока» – следствие не усматривает признаков похищения или иных преступлений в отношении родственников заявителей.
– Я полагаю, что у руководства Генеральной прокуратуры в Москве найдется время подробно рассказать вашим сотрудникам, какие инструкции и законы они нарушили, необоснованно отказывая в возбуждении уголовных дел, – торжественно сказал я, фальшиво улыбаясь. Потом я встал и направился к выходу – понятно ведь было, что ничего интересного мне тут не расскажут.
– Куда вы, – всполошился советник. – Я вас еще не отпускал! Что вы там говорите про Генеральную? Вы что, и туда успели написать?
Я повернулся к нему вполоборота и ответил, зловеще прищурив левый глаз:
– Вам позвонят уважаемые люди. Крепитесь, – и вышел, постаравшись хлопнуть дверью с максимальным шумовым эффектом. Увы, дверь была правильная, с гидроприводом, поэтому закрылась она тихо и плавно, как после ухода образцово-показательного клерка.
На самом деле советник правильную мысль подал, подумалось мне. Надо писать жалобу в Генеральную прокуратуру. Здесь, в Питере, без увесистого пинка из федерального центра никто работать не будет.
Когда я добрался до родной редакции, было всего двенадцать часов, и я подумал, что этот проклятый день никогда уже не кончится.
Впрочем, редакция была еще пуста – начальство обычно являлось ближе к вечеру, соответственно и коллеги показывались на работе не раньше трех часов пополудни.
Я взял ключ у заспанного охранника, поднялся к себе на этаж, а, выходя из лифта, наткнулся на Вову, выскочившего на шум в холл из пустой редакторской приемной.
Вова явно скучал, а потому был со мной приветлив и крайне словоохотлив:
– Здорово, Зарубин! Свою полосу сегодня сдашь или будешь тянуть резину до вторника? – достаточно миролюбиво поинтересовался он и замер в дверном проеме, ожидая моей реакции – буркну ли я нечто нечленораздельное и пойду себе дальше, как обычно, или подойду к нему, пожму уже протянутую ко мне руку, и мы усядемся на диван в холле поболтать обо всем, как это бывало в старые добрые времена.