– Гони! Гони!
Кучер стегает лошадей, подвода уносится по набережной. Никто не обратил внимания на то, что из-под рубахи мертвого Распутина на брусчатку вывалился завернутый в газету сверток. На снегу он был виден довольно отчетливо, но все они слишком торопились, слишком боялись, что не успеют до обозначенного времени, и никто не посмотрел себе под ноги, так что сверток так и остался лежать на свежем, совсем белом снегу.
Вернувшись в юсуповский подвал, они несколько раз обшарили карманы шубы, в которой пришел Распутин. И не нашли бумаги. Они прощупали даже ее подкладку, но бумаги все равно не было. Расширившимися от ужаса глазами они смотрели друг на друга и не могли поверить, что изменить ничего уже нельзя. Распутин мертв, тело увезено, а бумаги нет.
(бумаги нет!)
Они стояли над столом: лысый приземистый Пуришкевич, тощий граф Феликс со своей вечной папиросой в мундштуке и она, так и не успевшая одеться… – голая, в одних туфлях и с дурацкими красными бусами, намотанными вокруг шеи.
Потом Пуришкевич в отчаянии сел на тахту, где только что лежал Распутин.
– Что вы наделали, граф? Бумаги нет. Что теперь будет? Что теперь будет со страной?
Секунду помолчав, он добавил:
– А главное, что теперь будет со всеми нами?
Завернутый в газету сверток пролежал на снегу почти до самого утра. Не то в Петрограде было время, чтобы ночью по набережным бродило много народу. Зато утром, едва стало рассветать, на сверток наткнулся молодой православный священник. Розовощекий и с реденькой светлой бородкой.
Сперва он не собирался наклоняться и поднимать бумаги. Мало ли, что может валяться на брусчатке посреди набережной? Но, уже почти пройдя мимо, все же остановился, поднял сверток, развязал шелковую розовую ленту, достал из вороха газет ту единственную бумагу, которая лежала внутри. И прочитав первые несколько строчек, чуть не выронил ее из ослабевших пальцев.
Священники редко свистят от удивления. Но этот присвистнул:
– Ничего себе!
Он огляделся по сторонам. Вокруг никого не было. Ну просто ни единой живой души. О том, что старец Григорий Ефимович Распутин таинственным образом исчез, газеты напишут только к вечеру, а само тело отыщут в проруби и еще позже. Так что пока молодой священник просто стоял посреди набережной и беспомощно озирался. Желтые фасады домов, невысокие сугробы… в руках бумага, на которой написано то, чего не может быть.
Он облизал мгновенно пересохшие губы. Потом все-таки решился, сунул газетный сверток за пазуху и зашагал дальше. Вообще-то утром ему предстояло служить у себя на подворье, но теперь (прекрасно понимал он) утреню придется, наверное, отменить. Потому что с этими бумагами придется что-то делать. Куда-то, наверное, ехать, что-то кому-то объяснять… Он не знал, что будет говорить, но в том, что теперь все изменится, нисколько не сомневался.