, трудящиеся увидели, что там нет никаких нетленных тел, а только кости. Тут-то церковники и объявили нетление необязательным, признав основным признаком мощей — чудеса.
— Но почему, — спрашивал я Верюжского, — сколько видел я гробниц, а чуда — ни одного?
— Все зависит от веры, — отвечал он. — Люди отступили от веры в бога, а кто и верит, верит слабо. Вспомните, Христос говорил, что если кто будет иметь веру в зерно горчичное, тот сможет приказать горе ввергнуться в море и будет так. Святой Грацилиан, например, силой своей веры заставил однажды гору сдвинуться с места. Одним своим словом! Видать, теперь вера наша меньше горчичного зерна. Вот почему и не бывает чудес от мощей в наше время.
Казалось, сомнение подавлено. Я торжествовал победу. Спустя некоторое время, мне в руки попала антирелигиозная книга Н. Румянцева: «Православные праздники, их происхождение и классовая сущность», изданная в 1937 году. О мощах Александра Невского там написано: «В 1491 году его сфабрикованные «мощи» сгорели (в г. Владимире), хотя церковники и после этого утверждали, что мощи-де уцелели и остались нетленными. Когда после Октябрьской революции по требованию трудящихся было произведено вскрытие раки с этими мощами, то там оказалась только горсточка обуглившихся костей».
Опять воскресло сомнение. «Только горсточка обуглившихся костей!» По словам Верюжского, даже этого было достаточно, чтобы считать их мощами. Но тот же Верюжский утверждал, что мощи способны чудодействовать. Почему же не уцелели мощи Александра, если они исполнены благодати? Им же ничего не стоило не поддаться естественному огню. Как же все это понять?
В постоянной борьбе религиозной веры и здравого рассудка подходило к концу мое учение в духовной академии. О своих недоумениях и сомнениях я продолжал рассказывать духовнику на исповеди, считая их греховными, нес за это епитимию. Духовник утешал меня, говорил, что эти, так называемые кажущиеся противоречия и сомнения присущи всем, кто посвятил свою жизнь «служению богу», что по существу — это дьявольское искушение, и перечислял случаи из библии и житий, когда дьявол искушал даже святых. А мне не хотелось быть побежденным дьяволом. У меня тогда не было еще сомнений в существовании бога, дьявола, загробной жизни и святости священнического служения. В то время я и не думал стать атеистом и вовсе не стремился к этому. Сознательно и твердо решил я по окончании стать священником, чтобы служить богу и помогать людям спасать свои души.
Духовник меня поддержал. Он утешал, что в таинстве священства я получу укрепление в вере через «божественную благодать, которая немощных врачует и оскудевающих восполняет». Я еще думал, что стать священником — значит быть больше с верою, чем с разумом. А если по окончании академии стать преподавателем в семинарии, то разум снова будет смущать мою веру.