— Я хотела сказать «Иван Корнеевич», — проговорила она, покраснев.
Тут как раз включили уличный свет... а может быть, я что-нибудь путаю: для света было еще рановато. Не знаю, сумею ли объяснить, но я впервые увидел Аниту не как элемент своего видения мира, а как человека, стоящего рядом. Мы говорим «Мона Лиза» и вспоминаем болезненную улыбку, скорбный взгляд, простодушный овал лица. Этого нам довольно, с этим наш мир достаточно полон. А вообразите, что она стоит рядом, коренастая женщина с толстыми надбровьями, с глубокими оспинами на узком маломощном лбу. У нее жирная кожа, левая щека судорожно сведена, и оттого, когда она говорит, в правом углу рта видны мелкие зубы. Она жалуется на головную боль, особенно здесь, в переносице: ужасные головные боли, от которых останавливаются глаза... А теперь попробуйте вернуться к тому первоначальному образу: особого усилия не потребуется, но все-таки лучше, если репродукция окажется под рукой. Примерно так случилось и со мной: за одно мгновение моя Анита превратилась в усталую женщину с больными ногами (я отчетливо видел, что ей трудно стоять), с сухими редкими волосами, с увядшей кожей. На такую женщину можно прикрикнуть, когда вы заняты работой, а она молча подходит сзади и заглядывает через плечо... можно, раздражившись, сказать ей: «Послушай, не могла бы ты выглядеть получше — хотя бы сегодня, ради меня?», и она покорно ответит «постараюсь» тусклым голосом, в котором подавленная гордость, и смирение, и обида, и много чего еще...
— Я слушаю тебя, — сказал я Аните, — так что же рассказал тебе Ваня?
Вместо ответа Анита расстегнула свою сумочку, достала оттуда сложенное вчетверо мое заявление и протянула мне. Я машинально взял его, развернул, скомкал, сунул в карман.
— Так вот, — сказал я, — передай своему Ване...
Я был не в себе и плохо представлял, что именно я говорю. И все же у меня хватило чутья посмотреть на Аниту и умолкнуть на полуслове. Анита стояла, отвернув от меня свое лицо, и бледно улыбалась.
Ну-ну, — проговорила она после паузы, — так что же я должна передать своему Ване?
Прости, Анита, — буркнул я, сконфузившись. — Может быть, я излишне резок...
Ты никогда не бываешь излишне резок, Сережа, — ровным голосом сказала Анита, по-прежнему глядя в сторону. — Ты полагаешь, что я играю в этой истории жалкую роль, и разговариваешь соответственно. Что ж, по-своему, может быть, ты и прав. Но напрасно ты думаешь, что он меня прислал: ты плохо его знаешь. Он ведь даже и не подозревал, что ты существуешь. Это я посоветовала ему обратить на тебя внимание — давно еще, до твоей злополучной поездки в К***, которая все испортила. И пришла я сама, по своей инициативе.