Почему-то никому, включая доцента Игумнову, не пришло в тот момент в голову осадить Оську и, пусть в откровенно демагогической форме, рявкнуть на него: ты что, такой-сякой, панику сеешь, самостийно траур объявляешь?! Этак недолго накликать беду на больного вождя. Даже идеологически неверно отказываться именно теперь от посещения театров, это было бы превратно истолковано нашими классовыми врагами. А он всенепременно поборет и эту болезнь, и всякое будущее недомогание!
Значит, были мы все же людьми нормальными, не до конца изуродованными системой, да и Зоя Петровна оказалась на высоте.
— Успокойся, Иосиф, — дружелюбно сказала она. — Мы тебя понимаем, только и ты обязан понять, что надежда вовсе не потеряна, доктора обязательно помогут Иосифу Виссарионовичу. С другой стороны, менять комсомольское собрание на театральное зрелище, тем более в такой момент, не резон, в этом ты прав. Как думают товарищи? — Товарищи думали по-комсомольски. — Однако девушки заранее приобрели билеты в свой любимый театр, стояли в очереди, деньги потратили, а велика ли у вас стипендия, друзья мои? То-то. Словом, решаем так. Ты, Лемберская, и ты, Кривопалова, отправляйтесь в кассу и сдайте все билеты. И сразу возвращайтесь, у нас сегодня большая повестка дня, последним пунктом стоит персональное дело небезызвестного Столярова Александра.
Саша, Саня, Столярюга — да, это была личность, пожалуй, одна из самых колоритных на нашем курсе. Мы с ним тесно общались во время подмосковных практик, в военных лагерях и в различных поездках по колхозам и университетским городам с группами художественной самодеятельности. Вчера они с Бутьевым рвались ко мне во внеурочное время, и Санька, как мне донесли, успел сделать предложение руки и сердца дежурной сестричке, хотя у него произрастал ребенок от второго, вполне благополучного брака! Лодырь, трепач, пройдоха, обманщик-сердцеед, выпивоха — и в то же время талантливый актер на сцене студенческого театра МГУ, свой в доску, добрая душа, рубаха-парень, незаменимый в компании и несложном походе… Но в трудном деле подведет самым роковым образом, а потом будет так преданно на тебя смотреть, обещать больше «никогда-никогда», что ты сам начнешь просить у него прощение! Он позировал на сцене, пижонил на лекциях, мог на спор оглушительно чихнуть на военных занятиях, повергая в страх полковника Блинова, перевести стрелки карманных часов полковника Тараканова, убедив его в том, что давно уже был звонок на перемену — просто товарищ полковник его не слышал.
У Зои Петровны нервы сдали на последнем семинаре, в ходе которого Саня на спор взялся сжевать за сорок пять минут четырехстраничную газету «Труд» и начал проделывать это на глазах Игумновой с той восхитительной смиренной наглостью, за какую, в сущности, его и обожал весь курс. Но Зоя Петровна закусила удила и вынесла «дело» на обсуждение. Даже тяжкая болезнь вождя не спасла Столярюгу от возмездия, строгого выговора, правда, без занесения в учетную карточку.