Едва олень падал на землю, чукчи, а со временем и мы, бросались пригоршнями пить горячую оленью кровь, вкушать еще теплые оленьи мозги, почки, печенку. Особым лакомством считались глаза, однако никто из нас не отваживался их отведать.
Вот таким караваном и двинулись мы к западу от Амгуэмы. Экспедиция из шести человек, шестеро чукчей, несколько десятков грузовых нарт с продуктами, железяками для бурения, палатками, спальными мешками и прочим снаряжением. Сбоку неспешно двигалось женско-молодежное стадо, охраняемое от волков пастухами и визгливой собачонкой. Стояло северное лето, август, бугристая кочковатая тундра вконец оттаяла, раскисла, нарты шли туго, рывками, часто опрокидывались, быки путались в постромках, выбивались из сил, и хотя на каждых нартах лежало всего-то килограммов по сорок, оленям требовались частые остановки. Впрочем, эти стоянки по ходу маршрута были необходимы и нам для производства различных наблюдений.
Начинаю вспоминать всех «наших» чукчей поименно. Начальником над соплеменниками был бригадир Еттоургын, единственный, кто бегло говорил по-русски. Мужичонка хилый, подобно всем без исключения представителям этого кочевого народа, он был, как вскоре обнаружилось, льстив и коварен. Затем — Нутэтэгрын, Вагрын, Васкыргын и две дамы, Гуанаут и Рультына. Последняя сопровождала нас недолго, уже на третьи сутки нас догнал ее ревнивый супруг и, хотя и не имел оснований заподозрить кого-либо из нас в посягательстве на его жену, все-таки увел Рультыну в родное стойбище. Взамен он привел подростка Ныпелькута, паренька веселого и с многочисленными пороками, среди которых ярко выделялись склонность к спиртному и дракам. Поначалу мы дали чукчам русские имена: Иван, Сергей, Михаил, Петя, Зина, Нина, но вскоре привыкли к их подлинным именам, а они к нашим (очень забавляло меня, как, сидя на корточках и отправляя всякую, большую и малую, нужду, Гуанаут кричала мне: «Зиновий, посмотри первый олень, совсем худой олень» — то есть запутался либо задрался с соседом…)
Для меня это была первая настоящая маршрутная экспедиция. То, что происходило в Хибинах или на Озере, не шло ни в какое сравнение с походом по равнинным и горным тундрам Чукотки. С каждым днем мы все больше удалялись от… чуть было не сказал «цивилизации» — нет, от нее мы удалились, прибыв в Анадырь. Тут речь шла об уходе от привычного жилища, какого-никакого насиженного места, человеческого питания в конце концов.
Мы углублялись в самое сердце Чукотки, с ее исполинской территорией, равной скольким-то Франциям и Бенилюксам. Наш путь лежал через Анадырское нагорье с высотами до двух тысяч метров над уровнем моря, а это очень большая для Заполярья цифра, если учесть, что с подъемом на каждые сто метров температура воздуха падает почти на целый градус. Но поскольку стояло лето и само восхождение на высоты шло медленно, холод пока не слишком досаждал нам, однако быстротечная северная осень, резко переходящая в зиму, была не за горами. Разговоры о зиме Рубен Михайлович пресекал, его расчеты сводились к тому, что в сентябре маршрут финиширует.