Увидев меня, доктор на мгновение замер, но тут же взял себя в руки и, сухо поздоровавшись, наладился бежать куда-то дальше по коридору. Это можно было бы счесть выдающимся хамством, но меня в тот момент волновало совсем другое — у этого хамства был очень загадочный подтекст, и мне очень хотелось проникнуть в эту загадку.
Поэтому, нисколько не растерявшись, я шагнула вслед за Александром Михайловичем и решительно окликнула его. Немного поколебавшись, он все-таки остановился и, оглядываясь через плечо, недовольно сообщил, что ему некогда.
— Интересно получается, — сказала я, стараясь не давать воли эмоциям. — То вы ни на секунду от меня не отходите, за ручку поддерживаете, приглашаете в любое время дня и ночи, а тут такая резкая перемена! Вас случайно не подменили?
— Но мне действительно некогда, — сказал доктор, морщась, словно он не говорил, а жевал горькую таблетку. — Меня ждут на консультацию. Там тяжелый больной…
— Такой же тяжелый, как Самойлова? — спросила я.
— А что Самойлова? — с вызовом сказал Александр Михайлович.
— Я слышала, что она умерла, — ответила я.
— Да, к сожалению, — подтвердил доктор. — Медицина, увы, не всесильна.
— И все-таки хотелось бы узнать об обстоятельствах этой смерти подробнее, — сказала я. — Довольно неожиданная смерть, вы не находите? И для кого-то выгодная.
Александр Михайлович посмотрел на меня с раздражением. Сейчас у него были какие-то тусклые, без малейшей искры глаза.
— Я вас не понимаю, — резко сказал он. — Кому может быть выгодна смерть? А подробнее об этом рассказать можно, но ведь вы не специалист, вы и половины не поймете…
— А вы растолкуйте, — хладнокровно заметила я. — Вообще-то я понятливая. А кроме того, мне приходилось частенько сталкиваться в своей работе с судебными медиками, и я от них кое-чего нахваталась…
— Все равно, это долгий разговор, — мотнул головой Александр Михайлович. — А я спешу. Загляните ко мне часика в четыре! Или нет — лучше завтра, в это же время… — он отвел глаза в сторону.
— Э, нет! — категорически заявила я. — Не собираюсь бегать за вами, как собачка, дело очень серьезное, и я отношусь к нему также серьезно. Эта смерть вызывает у меня определенные сомнения, а ваше поведение только укрепляет меня в этих сомнениях.
— О каких сомнениях вы говорите? — сердито перебил меня Трофимов. — Вы профан в медицине. Отсюда и все ваши сомнения!
Его симпатичное лицо сложилось в напряженную злую гримасу, линия губ хищно изогнулась — и он стал похож на ощерившегося кота. Мне даже показалось, что на нем шерсть — пардон, волосы встали дыбом.