— Есть те, кого можно просто заинтересовать, — продолжил я за него. — Кто нужен в силу своих знаний. Тот же Крэбб — едва ли не последний в стране некромаг. А без Лестрейнджей можно ставить крест на артефактологии.
Люциус фыркнул:
— Что-то я не замечал за ними особой тяги к науке, — сказал он. — Особенно за Руди.
— Это не отменяет сборника статей, изданного Рабастаном прямо после школы, — сухо сказал я.
— А Макнейр? Сейчас скажешь, что палачи всегда были нужны? — усмехнулся он, но уже невесело. — Что этот его котёнок — начало раскаяния?
— Угробить человека и при этом до слёз жалеть зверюшек — одно другому не мешает, — ответил я тем же сухим тоном.
— Понял, — Люциус склонился над пергаментом.
Я вышел от него в два ночи, с гудящей от мыслей головой и с плечами, на которые ощутимой тяжестью легла ответственность за весь наш неудачливый Тёмный Орден.
В полуосвещённом коридоре возле моей двери не спеша прогуливалась высоченная фигура.
— Снейп, — сказал Макнейр, бережно укачивая на ладони своего котёнка. — Я к тебе. Дай мне что-нибудь от… ну, чтобы не хотеть.
Я окинул его удивлённым взглядом.
— Странно, все как раз за обратным эффектом приходят…
Открыв дверь, я пропустил его, завернул в лабораторию, а шотландец неловко замер на пороге. Я налил нужное зелье во флакон, закупорил, протянул палачу и встретился с задумчивым взглядом ясных голубых глаз.
— Слушай, Снейп, а от тоски зелье есть?
Я прислонился плечом к косяку.
— Есть. Огневиски называется.
Он не рассердился, хотя стоило бы.
— Да нет же, зелье.
— А ты что, тоскуешь, что ли? — я смерил его взглядом снова; делать это было немного неудобно из-за нашей разницы в росте.
— Да не я, Огги. Меня Toshka для него попросил. Ну ладно, я пошёл. Передам, что нету.
— Стой, — велел я, вспоминая внезапно тёмные круги у Руквуда под глазами и его несмываемый табачный запах.
В лапищу палача легли флакончики с Успокоительным, Бодрящим и Сном-без-сновидений.
— Это пусть выпьет сейчас, это завтра утром, а это когда хочет, но только чтобы после второго прошло не меньше шести часов. Понял?
Он повторил заученно, таким же голосом, как когда-то отвечал у доски, и собрался уходить. На пороге обернулся с прижатой к груди левой ладонью, в которой спал пушистый комочек, кивнул на него и улыбнулся, растягивая кривой шрам поперёк губ:
— А имя я ему всё-таки выдумал — Рики. Пусть живёт.
Не думая уже ни о чём, я запер двери, глотнул Сна-без-сновидений и, не раздеваясь, повалился на кровать. Кажется, всё началось и без нас.